Мемуары

Два года спустя, в 1415 году, Констанцкий собор⁵⁹ подтвердил этот декрет и заявил, что прежнее положение было ошибочным по отношению к вере и нравам, открывало путь к распре, предательству и святотатству и что поддерживать его означало впадать в ересь.

Согласно предписанию парламента, Факультет собрался 4 июня, возобновил обсуждение и подтвердил свой прежний декрет, добавив к нему, что отныне преподаватели и студенты будут давать клятву излагать содержание декрета своим ученикам и распространять это знание в народе. Следствием этого декрета было то, что 8 июня парламент осудил книгу «De Rege et Regis institutione»[6] испанского автора Мариана⁶⁰, приговорил ее к публичному сожжению и под страхом суровых наказаний запретил печатать и продавать во Франции, поскольку в ней содержались идеи, совершенно противоположные вышеуказанному декрету, и прославлялось убийство короля Генриха III.

Враги отцов-иезуитов добавляли, что учение Мариана присуще всему их сообществу, но отец Коттон⁶¹ сделал разъяснение по этому поводу для Королевы и Совета, заверив их, что, напротив, в 1606 году они уже осудили подобную точку зрения на одной из провинциальных конгрегаций, что их глава ордена Аквавива⁶² приказал уничтожить все экземпляры этой книги как весьма вредной, что они признают истинным учение, обоснованное в декрете и на XV сессии Констанцкого Собора, и везде и всюду поддерживают заявление, сделанное в Сорбонне в 1413 году, как и заявление от 4 июля сего года, считая последние непреложными для всех христиан.

Этот наскок на иезуитов, способный поколебать и самые твердые умы, не лишил их смелости, и они продолжали открывать коллежи и устраивать публичные лекции в Париже.

Они не осмеливались открыто заявить о своем намерении преподавать теологию, но в 1609 году получили жалованные грамоты от Короля, в которых содержалось разрешение делать это в открытых ими учебных заведениях.

Казалось, это никак не затрагивало Университет, в котором лояльно относились к любому преподаванию гуманитарных наук и философии. И все же Университет выступил против, основываясь на убеждении, что отцы-иезуиты преследуют иную цель и стремятся к большему, чем просто преподавание неких дисциплин, и тогда они отказались от своего намерения.

Теперь, когда не стало Короля, когда его смерть все поставила под вопрос, они не столько преодолели волну негодования, поднявшуюся против них, сколько продолжали добиваться своего и прежде всего разрешения преподавать в их коллеже в Клермоне. 26 августа они вновь получили жалованные грамоты.

Университет выступил резко против, но, несмотря на то, что иезуиты завоевали различными способами на свою сторону многих университетских, в этом году им все же пришлось приспустить паруса, чтобы переждать бурю, вновь поднявшуюся против них, на сей раз из-за книги кардинала Беллармина⁶³, отклика на книгу Барклэ «De Potestate Papae»[7].

Парламент счел эту книгу содержащей положения, противоречащие независимости, присущей королевской власти, от какой-либо другой силы, кроме Господа Бога⁶⁴, и потому постановлением от 26 ноября запретил под страхом обвинения в оскорблении Его Королевского Величества получать, печатать либо выставлять на продажу сей труд. Папский нунций был очень недоволен таким решением, и тогда Король из почтения, с которым его предки относились к папскому престолу, велел отсрочить выполнение постановления.

А 3 октября испанский король своим эдиктом запретил печатать, продавать и иметь в своем государстве одиннадцатый том «Анналов» Барониуса⁶⁵, поскольку они содержали, по его мнению, положения, противоречащие его власти и его правам на Сицилию. Его воля была неукоснительно исполнена, невзирая на протесты нунция.

Христианский мир имел случай убедиться в различии, существующем между подлинными чувствами, которые, французы питают к религии, и внешней показной религиозностью испанцев; но многие сочли, и не без оснований, что наше легкомыслие заставляет нас уступать другим в тех вопросах, где требуется твердость.

Однако я не хочу, чтобы рассказ о книге Мариана увел меня в сторону от событий, которые иезуиты пережили в этом году, к тому же пора вернуться ко двору, где мы оставили Королеву перед лицом вернувшегося графа Суассонского.

Истощив все запасы доводов, чтобы заставить его вести себя подобающим образом, не надеясь уж подействовать на его ум, но хоть завладеть его волей, де Бюльон как-то отправился навестить графа после того, как тот вновь обрушил на Королеву упреки. Де Бюльону удалось смягчить его настрой и искусно перевести разговор в иное русло, после чего граф сказал ему: «Если для меня будет сделано нечто значительное, я мог бы закрыть глаза на происходящее».