Мемориал пустот

В первой комнате никого не оказалась. Заходить я не стал: узкая тропинка, петляя, вела между грудами тряпок, мебелью, вездесущими пакетами, забитыми чёрт знает чем. Все окна в доме были залеплены газетами и целлофаном. В дальнем углу комнаты находилось что-то вроде лёжника: пара почти чёрных от времени матрасов, ведро, кальян, горелая электроплитка и батарея пустых бутылок. На тумбочке орал телевизор и лежала кучка пакетиков-зиплоков с обрывками размотанной изоленты. Ну, хотя бы понятно, почему абориген такой дёрганый. Это меня сейчас не интересовало. Никаких следов присутствия ребёнка любого возраста не было, и я направился дальше.

Ещё одна комната, дверь в неё даже не открылась до конца (тусклая лампочка в патроне, журнальный стол, обгоревший с одного края, продавленная до земли тахта), затем санузел без света, на который страшно было даже просто смотреть. Ванна явно использовалась для сброса помоев и заполнилась уже наполовину. Воистину нет предела той степени скотства, до которой способен опуститься человек. Урка продолжал хвостом таскаться за мной, непрерывно нудя, матерясь на блатной манер и корча рожи. Мало-помалу он начинал борзеть. Где-то за стеной, вторя телевизору, бубнила каналом “ВГТРК Культура” радиоточка, не затыкаясь ни на секунду. Я чувствовал, как от духоты и вони мне становится дурно. Детей в этом свинарнике не было. Хозяйка обнаружилась на кухне.

Постаравшись не коснуться одеждой ни загаженного стола, ни заваленной посудой плиты, я обошёл кухню и открыл холодильник, от брезгливости взявшись за ручку платком. Внутри ждала тёплая темнота, пара банок с соленьями (наверняка содержавшими ботулизм) и покрытая потёками, обугленная суповая кастрюля с поднявшейся над ней пышной шапкой плесени. Никакого детского питания или молочных смесей. Я обернулся к женщине, безучастно сидевшей за столом в ночнушке, подперев руками голову.

Перед ней стояла водочная бутылка, заткнутая бумажной пробкой, на дне ещё плескалась пара сантиметров жидкости. На столе была разложена нехитрая закуска, а прорехи в ночнушке открывали вид столь малоаппетитной плоти, что польститься на неё мог бы, пожалуй, только изголодавшийся волк долгой зимней ночью. Моё появление в кухне осталось без внимания.

— Гражданка, вас как зовут?

Бесполезно. Словно кричишь в трубу водостока. Мутные, маслянистые глаза не порождали взгляда, как не давала света заросшая пылью лампочка под закопчённым потолком. Я протянул руку и пощёлкал перед её лицом пальцами в попытке привлечь внимание.