Меморандум Квиллера

Гюнтер Швагерман был адъютантом Геббельса. Он получил приказ облить покойников бензином и сжечь.

– В ту ночь моя мама увела меня. Мы шли в толпе других людей. Земля сотрясалась. Небо, от края и до края, было багровым. В нашей группе было четыре женщины; одна из них – повариха. Она все время рвалась вперед, а остальные удерживали ее. Фридрихштрассе находилась под сильным артиллерийским обстрелом русских. Мы добрались до моста Видендаммер, когда я потеряла сознание. Я помню только блеск воды и запах дыма…

Она поднялась с места так резко, что собака хрипло зарычала. Окна не были задернуты, и сумрачный свет с улицы осветил ее лицо, когда она выглянула наружу.

Я ждал, набравшись терпения, и, хотя ноги у меня начало сводить, не шевелился, из страха перед рычавшей собакой. Инга стояла неподвижно, словно статуя, вытянув голову вперед и глядя в окно на улицу.

– Тогда-то и началось разложение… в бункере. Когда застрелили дядюшку Германа, вся моя жизнь сразу переменилась. Взрослые пугали меня своими странностями, и я побежала обратно к тем единственным, которых могла понять, – к детям. Но затем и их забрали от меня, и я знала, что они тоже мертвы. Больше деваться было некуда, мне казалось, что земля раскалывается у меня под ногами, и я знала, что русские идут. Но должно же было быть хоть что-нибудь, во что я могла бы поверить?! Не мама, потому что она была такая же, как и все взрослые, чужая и измученная, и я видела ее выходившей из комнаты, в которой жили мои ровесники, и поняла, что произошло. Только кто-нибудь очень могущественный и сильный мог помочь мне теперь, кто-нибудь, кто никогда не мог умереть, кто всегда был бы рядом, чтобы поддержать меня. Единственным божеством, о котором мне всегда твердили, был фюрер.

Она вдруг взглянула на меня сверху вниз; лицо ее оказалось в тени, и я не смог разглядеть выражения ее глаз.

– Это называется травмой, психозом, не так ли?

Мне показалось, что она ждет от меня ответа.

– Я предпочитаю более простое слово, которое вы произнесли.

– Какое именно?

– Разложение.

– Это одно и тоже.

– Однако говорит о различном отношении к происшедшему. Оно означает, что вы твердо стоите на ногах…

– Я больше не хожу к психиатрам.

– Значит, вы единственный житель Берлина, который этого не делает.

– Я ходила, но…

– Бросили?

– Да.

– Теперь вместо этого вы ходите в Нейесштадтхалле? Убедиться самой, какие творились ужасы? Своего рода лечение болезни электрическим шоком.

Мне следовало быть осторожным, чтобы не касаться вопроса, на который я хотел получить ответ до того, как уйду отсюда. Я хотел, чтобы она сама заговорила об этом, без моей помощи.

– Вы очень хорошо понимаете меня, – произнесла она.

– Это не так уж сложно.

Она подошла и остановилась рядом со мной. В черных брюках, с прямыми ногами, узкими бедрами, изогнув напряженное, словно лук, тело, она была похожа на тореадора.

– Зачем вы пришли сюда? – спросила она.

– Кроме этого, у меня был только один вариант.

– Какой?

– Пойти в полицию.

Глаза ее сузились.

– В полицию?

– Я стал свидетелем покушения на убийство. Моим долгом было немедленно сообщить об этом.

– Почему же вы этого не сделали?

– По двум причинам. Вы могли заблуждаться. Несчастный случай, вызванный гололедицей, мог показаться вам попыткой к убийству. К тому же я англичанин, а в Англии мы со всеми неприятностями обращаемся к ближайшему полисмену, ибо знаем, кто он такой. В вашей стране вы этого не знаете. Я не должен был забывать об этом.

– Вы не верите нашей полиции?

– Вчера по обвинению в массовых убийствах арестован один из высших полицейских чиновников – начальник службы безопасности канцлера. – Я поднялся с места и взял в руки бокал. Он был пуст.

– Вы не объяснили, почему вы пришли сюда.

– Повторяю, по двум причинам. Я предложил зайти в бар. Вы пригласили к себе.

– Я хотела поговорить с вами.

– Вы хотели поговорить с кем-нибудь. С кем угодно.

– Да. Это было словно шок. И вы подумали, что у меня нет друзей?

– Я и сейчас продолжаю так думать. У тех, у кого есть друзья, не возникает желания разговаривать с первым встречным.

Озадаченная, она наполнила мой бокал. Внезапно все ее высокомерие исчезло. Я прибавил:

– Только глупцы не могут найти друзей.

– Вы сумели сделать так, что с вами легко разговаривать. Должно быть, это похоже на истерию. Вы, верно, приняли меня за психопатку, страдающую манией преследования?

– Ни в коей мере. Кто-то вторично совершил попытку убить вас, а вы даже не упомянули о первом случае.

– Об этом нечего рассказывать.

Но я все еще хотел получить ответ на свой вопрос. Она не уклонялась от этого. Просто ей не приходило в голову, что именно я хочу узнать.

– У них есть для этого причины, – вдруг сказала она.

– У них?

– Да. У нацистской группы.

– У нацистов есть причины уничтожить человека, полувлюбленного в Гитлера?!

– Вы обязательно должны были это так сформулировать?

– И которого преследует мертвое божество?

Плечи ее вяло опустились. От вызывающего вида не осталось и следа. Исповедь до предела истощила ее. Она произнесла ровным, ничего не выражающим голосом: