- В ту ночь моя мама увела меня. Мы шли в толпе других людей. Земля сотрясалась. Небо, от края и до края, было багровым. В нашей группе было четыре женщины; одна из них - повариха. Она все время рвалась вперед, а остальные удерживали ее. Фридрихштрассе находилась под сильным артиллерийским обстрелом русских. Мы добрались до моста Видендаммер, когда я потеряла сознание. Я помню только блеск воды и запах дыма...
Она поднялась с места так резко, что собака хрипло зарычала. Окна не были задернуты, и сумрачный свет с улицы осветил ее лицо, когда она выглянула наружу.
Я ждал, набравшись терпения, и, хотя ноги у меня начало сводить, не шевелился, из страха перед рычавшей собакой. Инга стояла неподвижно, словно статуя, вытянув голову вперед и глядя в окно на улицу.
- Тогда-то и началось разложение... в бункере. Когда застрелили дядюшку Германа, вся моя жизнь сразу переменилась. Взрослые пугали меня своими странностями, и я побежала обратно к тем единственным, которых могла понять, к детям. Но затем и их забрали от меня, и я знала, что они тоже мертвы. Больше деваться было некуда, мне казалось, что земля раскалывается у меня под ногами, и я знала, что русские идут. Но должно же было быть хоть что-нибудь, во что я могла бы поверить?! Не мама, потому что она была такая же, как и все взрослые, чужая и измученная, и я видела ее выходившей из комнаты, в которой жили мои ровесники, и поняла, что произошло. Только кто-нибудь очень могущественный и сильный мог помочь мне теперь, кто-нибудь, кто никогда не мог умереть, кто всегда был бы рядом, чтобы поддержать меня. Единственным божеством, о котором мне всегда твердили, был фюрер.
Она вдруг взглянула на меня сверху вниз; лицо ее оказалось в тени, и я не смог разглядеть выражения ее глаз.
- Это называется травмой, психозом, не так ли? Мне показалось, что она ждет от меня ответа.
- Я предпочитаю более простое слово, которое вы произнесли.
- Какое именно?
- Разложение.
- Это одно и тоже.
- Однако говорит о различном отношении к происшедшему. Оно означает, что вы твердо стоите на ногах...
- Я больше не хожу к психиатрам.
- Значит, вы единственный житель Берлина, который этого не делает.
- Я ходила, но...
- Бросили?
- Да.
- Теперь вместо этого вы ходите в Нейесштадтхалле? Убедиться самой, какие творились ужасы? Своего рода лечение болезни электрическим шоком.
Мне следовало быть осторожным, чтобы не касаться вопроса, на который я хотел получить ответ до того, как уйду отсюда. Я хотел, чтобы она сама заговорила об этом, без моей помощи.
- Вы очень хорошо понимаете меня, - произнесла она.
- Это не так уж сложно.
Она подошла и остановилась рядом со мной. В черных брюках, с прямыми ногами, узкими бедрами, изогнув напряженное, словно лук, тело, она была похожа на тореадора.
- Зачем вы пришли сюда? - спросила она.
- Кроме этого, у меня был только один вариант.
- Какой?
- Пойти в полицию. Глаза ее сузились.
- В полицию?
- Я стал свидетелем покушения на убийство. Моим долгом было немедленно сообщить об этом.
- Почему же вы этого не сделали?
- По двум причинам. Вы могли заблуждаться. Несчастный случай, вызванный гололедицей, мог показаться вам попыткой к убийству. К тому же я англичанин, а в Англии мы со всеми неприятностями обращаемся к ближайшему полисмену, ибо знаем, кто он такой. В вашей стране вы этого не знаете. Я не должен был забывать об этом.
- Вы не верите нашей полиции?
- Вчера по обвинению в массовых убийствах арестован один из высших полицейских чиновников - начальник службы безопасности канцлера. - Я поднялся с места и взял в руки бокал. Он был пуст.
- Вы не объяснили, почему вы пришли сюда.
- Повторяю, по двум причинам. Я предложил зайти в бар. Вы пригласили к себе.
- Я хотела поговорить с вами.
- Вы хотели поговорить с кем-нибудь. С кем угодно.
- Да. Это было словно шок. И вы подумали, что у меня нет друзей?
- Я и сейчас продолжаю так думать. У тех, у кого есть друзья, не возникает желания разговаривать с первым встречным.
Озадаченная, она наполнила мой бокал. Внезапно все ее высокомерие исчезло. Я прибавил:
- Только глупцы не могут найти друзей.
- Вы сумели сделать так, что с вами легко разговаривать. Должно быть, это похоже на истерию. Вы, верно, приняли меня за психопатку, страдающую манией преследования?
- Ни в коей мере. Кто-то вторично совершил попытку убить вас, а вы даже не упомянули о первом случае.
- Об этом нечего рассказывать.
Но я все еще хотел получить ответ на свой вопрос. Она не уклонялась от этого. Просто ей не приходило в голову, что именно я хочу узнать.
- У них есть для этого причины, - вдруг сказала она.
- У них?
- Да. У нацистской группы.
- У нацистов есть причины уничтожить человека, полувлюбленного в Гитлера?!
- Вы обязательно должны были это так сформулировать?
- И которого преследует мертвое божество? Плечи ее вяло опустились. От вызывающего вида не осталось и следа. Исповедь до предела истощила ее. Она произнесла ровным, ничего не выражающим голосом: