Меморандум

— Алексей, знаю, что похвала мужу православному не полезна… Но это, — он взмахнул книгой, — то, что сейчас очень и очень нужно! Чистая, как слеза, и крепкая, как старое вино, вера — всё это прямо лучится с каждой строчки. Отлично, Алексей, помоги вам Господь! Так что я с удовольствием буду участвовать в распространении вашей книги. Можете для начала передать мне пачку? Я только что вспомнил, на днях звонил мой духовник, схиархимандрит Николай, так он обещал приехать в Варшаву, куда меня владыка посылает с дипломатической миссией. Тогда я и ему дам почитать, скажем, три экземпляра, чтобы он своим раздал. А у него приходы по всему миру: Варшава, Прага, Париж, Лиссабон, Рио — и всюду большой дефицит современной православной литературы. Так как, Алексей, благословляете?

— Бог благословит! Конечно, конечно! — кивал я, готовый от смущения сползти под стол. Но в этот момент мне на помощь пришел Иван, разразившись гитарной балладой про войну.

В завершение вечера встречи, отец Филофей «попотчевал» нас одной историей про своего духовника, которых в его героической службе во славу Божию было немало.

— Задумал как-то отец Николай отдохнуть. Все-таки ему под восемьдесят, а приходится жить в самолетах. Постоянные разъезды… Уехал к знакомому прихожанину в глухую французскую деревушку, поселился в домике на отшибе и ушел в затвор. Проходит пять дней, стучат в дверь. Отец Николай не открывает. Следующим утром спозаранку опять стучат и кричат: «Спасите моего ребенка, он умирает!» Ну тут батюшка не выдержал, открыл дверь и увидел женщину с ребенком на пороге, а за ее спиной еще двоих больных. Он их окрестил, взрослых исповедал, всех причастил и соборовал. Больные выздоровели. И с тех пор потянулись к нему со всей округи больные и бесноватые. Человек сто, а может и больше, отец Николай исцелил и обратил в веру православную. А местные-то крестьяне храм построили и попросили его освятить. Так ему и туда приходится заезжать, и меня просит, при случае наведываться. Его там называют «наш русский святой».

— Это для него, вашего батюшки Николая, доставал я «Ромео и Джульетту дэ Люкс»?

— Да, Иван, для него, — смущенно отозвался монах. — Кстати, он благодарил и просил еще три коробочки… А? Нет?

— Отчего же нет, для такого человека найду, — кивнул Иван, выпятив губу.

— Простите, господа братья и сестры, — опустив глаза сказал отец Филофей, — но батюшка и сам не скрывает… Есть у него неизжитые страсти: гаванская сигара после воскресной трапезы, клавесин Баха и, простите, поздний «Пинк Флойд» и ранний «Би Джииз».

— Ну что ж, во всяком случае, в отсутствии вкуса его не упрекнешь, — сказал Иван. — Мне эти страсти и самому не чужды… А вот отцу Николаю, святому практически человеку, не мешает это в его подвижничестве?

— Насколько мне известно, нет, — ответил задумчиво монах. — Скорей наоборот, помогает располагать к себе светских людей из неверующих. Видит француз или немец, что батюшка не чужд знакомых страстей, не превозносится, не призывает на их головы гнев Божий, не тащит их на костер инквизиции — наоборот, любит и пошутить, и вкусно поесть, и вина хорошего выпить — тут сразу и доверие к нему, и всяческое уважение. И потом… батюшка умеет, когда нужно, сгруппироваться, взять себя в ежовые рукавицы и всё — другой человек. И потом, он более полувека держит трехчасовую ночную молитву за нас с вами — а это самая трудная работа, я вам скажу… Понимаете, каждую ночь, независимо от состояния здоровья, усталости, местонахождения — вот так брать себя за шиворот и повергать пред Господом в покаянной молитве!.. В этом, собственно, его тайная сила…

— Видимо, вам, зарубежникам, на самом деле больше прощается, пропорционально, так сказать, концентрации искушений, — изрек Иван, повторив позу Роденовского «Мыслителя».

— Видимо, — кивнул монах. — Как говорится в Писании «где умножается беззаконие, там изобилует и благодать Божия». Во всяком случае, именно Зарубежная церковь первая причислила к лику святых царя Николая Александровича. Кстати, отец Николай был одним из последовательных сторонников канонизации Государя. Он меня поругивал за мои политические взгляды. Я больше как-то симпатизирую конституционной демократии.

— Батюшка, дорогой, да вы что! — воскликнул Иван. — Как это, имея такого небесного заступника, как преподобный Филофей, который сказал: «Москва — третий Рим и четвертому не бывать»… Как это, быть наполовину дворянином и притом наполовину русским, и не стать монархистом — этот нонсенс! Ведь монархия во главе с Божиим помазанником будет в последние времена тем самым апокалиптическим Удерживающим силы зла во вселенском масштабе. Нет и нет, дорогой вы мой! Не дадим вам погибнуть, но спасем от вашего заблуждения! Правда, Леша?

— Истинная, — кивнул я.