Меморандум

Итак ты совершил открытие, познал: помощь человеку в поиске смысла жизни можно получить только свыше, только с помощью таинственного наития всемогущего Духа Святого. «О, это ли не цель!» …И вдруг твои руки сами открывают Библию, а глаза «случайно» читают прекрасные слова, которые станут для тебя принципом жизни: «Гордым Бог противится, смиренным дает благодать». Благо-дать — то, что дарует благо, то что люди называют счастьем, блаженством, произносится с непременной мягкой улыбкой, обращенными в небеса глазами.

«Смиренным дает благодать…» Но что такое смирение? Что за таинственная, манящая и сладостная структура? Услужливая память выбрасывает на поверхность сознания картинки: слащавый голосок, сгорбленная спина, сидение на краешке стула, протянутая трясущаяся рука, ползающий по земле взгляд… Подсознание отвергает все эти имитации, предостерегая от копирования внешних признаков — это очень похоже на суетное знание. Познание требует противоположного — смирения самой твоей сути, которое в идеале внешне ничем не выражается. Только познания такого рода невозможно принять и пропустить через душу никак иначе, разве тем же наитием свыше. О, смирение — это величайшее искусство, которому обучаешься всю жизнь. Чтобы подняться в небеса, нужно получить способность к полету оттуда же — с небес. Такой вот парадокс. Такая вот, казалось бы неразрешимая задача. И, наверное, как многие на этом пути, и я бы научился довольствоваться слащавой имитацией, коль уж смирение истинное не приходит в душу. Наверное… Только сморщенная озябшая совесть не давала мне покоя. Ищи и обрящешь, шептала она мне, иди, смотри и увидишь, только не останавливайся на своём пути.

Как это часто бывает, открытие Вдохновения пришло ко мне неожиданно, когда надежда едва теплилась в душе, когда усталость и ощущение собственной немощи раздавили меня как личность. Когда остался последний день моего пребывания на Святой земле, а предыдущие ничего кроме смятения и раздражения, увы, не принесли. Когда я уже смирился с тем, что недостоин по своей ничтожной грешной сути ничего святого и светлого, что впереди до самой кончины мне нечего ожидать кроме череды пустых мрачных дней, полных несчастья и одиночества среди снующих, предающих недобрых людей, которые от меня ждут лишь денег и низменных услуг — ну и ладно, ну и пусть, значит недостоин, значит так тому и быть.

…Да, это случилось! В последний день на Святой земле, оказавшимся последним днем моего тупого животного существования. Передо мной простиралось серебристо-голубое зеркало моря, влажное тепло окутало усталое тело, утихли шум, ветер и суета, с небес опускались розоватые сверкающие туманы. Взгляд мой рассеянно скользил по синеватым холмам, позолоченным солнечными лучами кронам деревьев, ноздреватым камням песчаника… Вдруг до меня дошло: именно здесь, на этом каменном плато стоял Спаситель и произносил тысячам людей божественные слова о любви к врагам.

Где-то там, в глубине моей памяти, зазвучали литургические блаженства, как в храме, с баритональным дьяконским раскатом, эхом, нараспев. Я замер, остерегаясь отпугнуть столь таинственные звуки, потерять это сладкое блаженство, которое струится из сердца, разливается по всему телу и по всей теплой золотистой земле, светящимся туманом, воспаряющим от земли к небу.

Только зря боялся — раздалась резкая команда экскурсовода, я встал, сделал несколько осторожных шагов — блаженство не вспорхнуло испуганной голубкой, не улетело, не покинуло, продолжая тихо гореть внутри.

На негнущихся ногах доплелся до автобуса, занял своё место у огромного окна, непрестанно оглядываясь на тот согретый солнцем камень, где только что сидел, на купол храма, осеняющий Нагорное место величайшей проповеди, звучавшей во вселенной, на лиловое зеркало тихой просторной воды, на остывающую синеву неба в редких прозрачных облаках, на притихших усталых соседей по автобусу, на свои руки и ноги… Огонь, теплый светлый незримый огонь в груди, продолжал изливаться из глубины и растекаться по всему существу моего вселенского одиночества.

Только часа через полтора, когда черная ночь залила летящие пейзажи за окном и нас, тихо дремлющих на мягких сиденьях, только когда автобус бесшумно полетел вдоль серебристой морской глади Средиземноморья, где вспыхивали там и тут созвездия огней крошечных селений, разгорались на черном небе звезды — я вдруг ощутил на щеках соленую влагу, а в душе — абсолютное отсутствие обид, осуждения, пожелания мести, тоски, печали, грусти. Тот незримый огонь, который вот уже несколько часов восковой церковной свечой пылал в груди, растопил окаменевшее зло, накопленное в душе, излил наружу слезы раскаяния и благодарности — и вдохнул в самую глубину сердца огромную как море любовь. Да, это было истинное блаженство — любить тех, кто обидел меня, ограбил, обманул, смеялся в лицо, издевался, угрожал — всех без исключения.