Мемнох-дьявол

Меня охватила невыразимая печаль. Зачем, поче–му я это сделал? Да, этот человек был мне интересен, я знал, что он порочен. Но как я мог? С другой стороны, что было бы, останься он рядом со мной таким, каков есть? Что, если бы он стал моим другом?

Ладно, это все детские рассуждения, эгоистичные и корыстные. Мы говорили о Доре, о теологии. Конеч–но, точка зрения Эпплъярда была мне понятна. «По–стижение современности»… Я вспомнил эту книгу. Отыскал ее в глубинах своей бессмертной памяти и словно перечел заново.

Роджер молчал и не шевелился.

– Послушай, чего ты так боишься? – спросил я. – Пожалуйста не темни, не скрывай от меня ничего!

Я вцепился в него – грубо, бессовестно, но при этом едва не плача при мысли о том, что убил этого человека, отнял у него жизнь, а теперь отчаянно жаж–ду только одного: как можно дольше удержать возле себя его дух.

Он не ответил. Но выглядел очень испуганным.

Оказывается, я вовсе не безжалостное чудовище, каковым всегда себя считал. Я не могу равнодушно видеть людские мучения. Я всего лишь проклятый упря–мец, так и не разучившийся сопереживать страдани–ям других.

– Роджер! – взывал к нему я. – Посмотри на ме–ня! Продолжай, не молчи!

Однако он пробормотал только несколько слов – что-то о Доре и о том, что ей, возможно, удастся най–ти то, что так и не смог отыскать он сам.

– Что именно? О чем ты? – потребовал я пояс–нений.

– Богоявление… – прошептал он.

О, это чудесное слово! Оно из лексикона Дэвида. Совсем недавно я слышал это слово из его уст, а вот теперь оно слетело с губ Роджера.

– Послушай, по-моему, они идут за мной, – не–ожиданно произнес он, и глаза его расширились. В этот момент он казался скорее удивленным, озадаченным, чем испуганным. Он прислушивался к чему-то. До ме–ня тоже доносились какие-то звуки. – Помни о моей смерти, – ни с того ни с сего произнес он, как если бы в этот момент мысль о ней наиболее отчетливо воз–никла у него в голове. – Расскажи Доре о том, как я умер. Убеди ее в том, что смерть очистила оставшиеся после меня деньги. Ты понимаешь, о чем я? Я за–платил за это своей смертью. Деньги теперь чистые. И книги Винкена, и все остальное больше ничем не запятнаны. Представь ей все в самом выгодном свете. Скажи, что я искупил все свои грехи собственной кровью. Ты понял меня, Лестат? Используй все свое красноречие! Расскажи ей!

О, эти шаги !..

Отчетливый ритм чьих-то шагов… К нам медленно приближалось нечто … Приглушенный шум голосов, тихое пение, разговоры… Слов не различить… У меня так сильно закружилась голова, что я едва не по–терял сознание и, чтобы не упасть, схватился за Род–жера и одновременно за стойку бара.

– Роджер! – громко вскрикнул я. Посетители бара, конечно же, слышали мой возглас. Однако устремленный на меня взгляд Роджера был совершенно спокойным, а на лине его застыло удивленное выра–жение. Он был явно потрясен и озадачен происходя–щим.

Я вдруг увидел, как надо мной и над ним нависли огромные крылья, и нас окутала словно поднявшаяся из самых недр земли непроницаемая тьма. А затем возник свет! Яркий, слепящий свет!

– Роджер! – еще громче закричал я.

Шум голосов и пение становились оглушительны–ми, а крылатая фигура все росла и росла.

– Не смей забирать его, во всем виноват только я!

Ярость заставила меня вскочить с места. Я был го–тов разорвать крылатое видение в клочья, если в том возникнет необходимость, – лишь бы оно отпустило Роджера. Однако я по-прежнему не мог отчетливо разглядеть таинственное существо. Равно как не по–нимал, где нахожусь в данный момент я сам. А виде–ние наваливалось на меня, окутывало дымом, посте–пенно сгущалось, обретало непреодолимую мощь и постепенно поглощало, растворяло в себе призрак Роджера. И в центре видения вдруг возникло лицо – точнее, только глаза – гранитной статуи.

– Отпусти его!

Все вокруг смешалось. Не было больше ни бара, ни города, ни всего мира в целом.

А потом – чернота. И покой.

И тишина.

Впрочем, вполне возможно, что все это мне только почудилось, ибо на какое-то время я лишился чувств.

Я очнулся на улице.

Надо мной склонился перепуганный, дрожащий бармен.

– С тобой все в порядке, парень? – раздражен–ным тоном спросил он. Голос у него был гнусавый, крайне неприятный; черные плечи жилетки и рукава белоснежной рубашки припорошил снег.

Я молча кивнул и поднялся на ноги, чтобы дать ему возможность с чистой совестью оставить меня одно–го. И только тогда обратил внимание, что галстук мой на месте, пальто застегнуто и тоже покрыто снегом, а руки совершенно чистые.

Снегопад, хоть и не сильный, по-прежнему про–должался. Самый красивый снегопад, какой я только видел.