Мемнох-дьявол

– Не подходите ко мне, – сказал я. – Мне нужно отоспаться сном смертного. Мне нужно проспать ночь и следующий день, и потом я все вам расскажу. Не трогайте меня, не приближайтесь ко мне.

– Можно мне спать в твоих объятиях? – спросила Дора – бледное, трепещущее, наполненное кровью создание, стоящее в дверном проеме, за которым виднелись ее ангелы-вампиры.

Комната была темной. В ней стоял лишь один сундук с сокровищами. Правда, в холле были еще и статуи.

– Нет. Как только взойдет солнце, мое тело сделает все возможное, чтобы защититься от вторжения смертного. Тебе нельзя погружаться со мной в этот сон.

– Тогда позволь мне полежать с тобой хоть сейчас.

Двое других уставились через ее плечо на мою пустую глазницу, взволнованно подталкивая друг друга. В ней, должно быть, стояла кровь. Но наша кровь быстро сворачивается. Глаз был вырван с корнем. Какой же, интересно, у него корень? Я все еще чувствовал запах нежной, восхитительной крови, которую вкусил от Доры. Кровь осталась у меня на губах, ее кровь.

– Дайте мне поспать, – сказал я.

Заперев дверь, я лег на пол, подтянул колени к животу, окунулся в тепло и уют толстых складок одеяла. Я вдыхал запах прилипших к моей одежде сосновых иголок и земли, дыма, засохших частиц дерьма, крови – человеческой крови, – крови с полей сражений и крови из Айя-Софии, когда на меня свалился мертвый младенец, и запах конского навоза, и запах адского известняка.

Все это было под одеялом вместе со мной, а рука моя покоилась на развернутом Плате, прикрывавшем мою нагую грудь.

– Не подходите ко мне! – прошептал я вновь для ушей бессмертных, находящихся за пределами комнаты, – тех, что были так смущены и напуганы.

А потом я заснул.

Сладкий покой. Приятная темнота.

Хорошо бы смерть была похожа на это состояние. Хорошо бы вот так спать, спать и спать вечно.

Глава 23

Я пребывал в бесчувствии целых двадцать четыре часа, проснувшись лишь на следующий вечер, когда солнце на зимнем небе уже угасало. На деревянном сундуке были разложены предметы моей одежды, хорошей, а не той, в чем я пришел, и стояла пара ботинок.

Я попытался представить себе, кто все это подбирал для меня из того гардероба, что был в гостинице. Логика подсказывала, что это Дэвид. Я улыбнулся, размышляя о том, как часто в нашей жизни мы с Дэвидом совершенно запутывались в приключениях с одеждой.

Но, видите ли, вампир, который не придает значение такой мелочи, как одежда, – уже нонсенс. Даже самые великие мифические персонажи – если они созданы из плоти и крови – обязаны беспокоиться по поводу застежек на туфлях.

Меня вдруг осенило, что я вернулся из царства, где одежда изменяет вид по воле носящего ее. И что я покрыт грязью и на мне лишь один ботинок.

Я поднялся, не забывая об осторожности. Бережно достал Плат, не разворачивая и даже не рискуя взглянуть на него, хотя, мне казалось, сквозь ткань проступало темное изображение. Я аккуратно снял с себя всю одежду и сложил ее стопкой на одеяле – так, чтобы не пропало ни одной сосновой иглы. Затем пошел в расположенную рядом ванную комнату – стандартное помещение с горячим паром, выложенное кафелем, – и купался как человек, крестящийся в Иордане. Дэвид приготовил мне все необходимые мелочи: щетки, расчески, ножницы. Вампиры, право, не нуждаются в особенной роскоши.

Все это время дверь ванной комнаты была приоткрыта. Осмелься кто-нибудь войти в спальню, я выпрыгнул бы из-под горячей струи и велел незваному гостю выйти.

Наконец я появился из ванной – влажный и чистый, причесал волосы, тщательно вытерся и полностью облачился в одежду. То есть надел на себя все, что у меня было, начиная с шелковых кальсон, майки и черных носков и кончая шерстяными брюками, рубашкой, жилетом и двубортным блейзером темно-синего цвета.

Потом я наклонился и поднял сложенный Плат. Я держал его, не осмеливаясь развернуть.

Мне было хорошо видно темное пятно на обратной стороне ткани. В этот раз я не сомневался. Я убрал Плат под жилет и тщательно застегнул все пуговицы.

Затем посмотрел в зеркало. Там отражался безумец в костюме от «Братьев Брукс», демон с роскошными белокурыми локонами, с расстегнутым воротником рубашки и единственным жутким глазом, глядящий на себя самого.

Глаз! Господь милосердный! Глаз!

Пальцы мои потянулись вверх, чтобы ощупать пустую глазницу и складку век, не до конца прикрывавшую пустоту. Сейчас бы меня очень выручила черная повязка на глаз. Но повязки не было.

Лицо осквернено, глаз отсутствовал. Я понял, что дико трясусь. Дэвид оставил для меня один из моих широких, наподобие шарфа, шейных платков из фиолетового шелка, и я обмотал его несколько раз вокруг шеи, чтобы он стоял, как старинный жесткий воротничок, – такие вы могли видеть на каком-то из портретов Бетховена.

Я заправил концы платка под жилет. Отраженный в зеркале, глаз отсвечивал под цвет платка фиолетовым.

Я быстро надел ботинки, посмотрел на изорванную одежду, поднял несколько комков грязи, засохший лист и осторожно положил все это на одеяло. Затем направился в коридор.