Мемнох-дьявол

Обхватив меня левой рукой, как бы ограждая от людей, он раздвигал толпу перед нами, казалось, без всяких усилий, пока мы не вышли в первые ряды ожидающих у широкой дороги, по которой двигалась процессия. Крики оглушали. Мимо нас проходили римские солдаты. Одежда их была в песке; лица усталые, скучные, даже мрачные. Через дорогу, по ту сторону процессии, вскинула руки и запричитала красивая женщина, волосы которой были прикрыты длинной белой накидкой.

Она смотрела на Сына Божиего. Он показался в поле зрения. Сначала я увидел большую поперечину распятия поверх Его плеч, выпирающую с двух сторон, а потом привязанные к балке веревками Его кисти, уже сочащиеся кровью. Голова Его была склонена; каштановые волосы спутаны и испачканы, а сверху прикрыты грубым черным венцом из терна с шипами. Зрители прижались к стенам по обе стороны от Него; некоторые глумились над Ним, иные молчали.

Ему едва доставало места, чтобы пройти с Его ношей; в разорванной одежде, с кровоточащими коленями, в синяках, Он все же шел. От ближайших стен неодолимо несло смрадом мочи.

Он еле тащился в нашу сторону, опустив лицо вниз, потом упал, ударившись коленом о камни мостовой. Позади Него я увидел прочих, несущих длинный столб от креста, который будет вкопан в землю.

Идущие рядом солдаты сразу же подняли Его и укрепили поперечину у Него на плечах. Мы увидели Его лицо, не далее чем в трех футах от того места, где мы стояли, и Он взглянул на нас обоих. Обожженный солнцем, с впалыми щеками, с приоткрытым дрожащим ртом, уставив на нас широко открытые глаза, Он смотрел без выражения, без призыва. Кровь сочилась из-под черных шипов, вонзившихся в Его лоб; она стекала тоненькими струйками по Его векам и щекам. Грудь Его была обнажена под лохмотьями надетой на Него дряхлой мантии и покрыта свежими красными рубцами от плети!

– Господь мой! – Я опять лишился всякой силы воли; Мемнох поддерживал меня, пока мы оба вглядывались в лицо Господа. А толпа, толпа продолжала вопить и посылать проклятия, кричать и толкаться; малые дети вытягивали шеи, чтобы увидеть, женщины причитали. Иные смеялись; огромная ужасающая зловонная масса народа под безжалостным солнцем, опаляющим пространство между ближайшими, запятнанными мочой стенами!

Он подходил все ближе! Узнал ли Он нас? Он содрогнулся в агонии, кровь стекала по Его лицу на дрожащие губы. Он перевел дух, словно от удушья, и я увидел, что мантия на Его плечах под грубым деревом балки, пропитана кровью от бичевания. Он не мог бы терпеть и минуты, но все же Его подталкивали, и Он встал прямо перед нами, с мокрым от пота и крови лицом, а потом Он медленно повернулся и посмотрел на меня.

Я рыдал, не в силах сдержаться. Чему же я стал свидетелем? Немыслимое зверство в любое время и в любом месте, но легенды и молитвы моего детства наполнились уродливой живостью; я почувствовал запах крови. Я Его чуял. Вампир во мне учуял Его. Слыша собственные рыдания, я простер к Нему руки.

– Господь мой!

Во всем мире воцарилась тишина. Люди кричали и толкались, но не в том измерении, где стояли мы. Он стоял там, вперив очи в меня и Мемноха, покинув это время и владея моментом во всей полноте, с его агонией, пока глядел на нас обоих.

– Лестат, – молвил Он таким слабым, надтреснутым голосом, что я едва услыхал Его. – Ты ведь хочешь попробовать, верно?

– Господи, о чем Ты говоришь? – вскричал я, с трудом владея словами из-за нахлынувших слез.

– Кровь. Попробуй ее. Вкуси кровь Христа. – И лицо Его озарилось страшной мученической улыбкой, это была почти гримаса. Тело Его содрогалось под непомерной тяжестью балки, и кровь продолжала течь тонкой струйкой, словно при каждом вздохе шипы глубже вонзались в Его лицо, и полосы на Его груди начали вздуваться и превращаться в сочащиеся кровью рубцы.

– Нет, Господь мой! – закричал я, протягивая к Нему руки и прикасаясь к Его слабым рукам, привязанным к огромной поперечине, Его истерзанным слабым рукам под разорванными рукавами, и передо мной горела Его кровь.

– Господня Кровь, Лестат, – прошептал Он. – Подумай обо всей человеческой крови, омывавшей твои уста. Разве Моя кровь не стоит многого? Ты что – боишься?

С рыданиями охватил я Его шею ладонями, а костяшки моих пальцев уперлись в поперечину; и я поцеловал Его в горло, а потом мой рот открылся помимо моей воли и зубы вонзились в Его плоть. Я услыхал Его стон; протяжный, отдающийся эхом стон, казалось, уходил ввысь и заполнял мир своими звуками, и кровь полилась ко мне в рот.