Когда я вошел, он разговаривал с кем-то по телефону. Речь шла о судне, стоявшем в порту.
Через несколько минут мы были уже на пути в гавань. Вообще, мы часто поднимались на борт разных кораблей. Я ничего не знал о цели этих посещений. Видимо, все та же контрабанда. Помню только, как Старый Капитан сидел за большим круглым столом и беседовал с командой - как правило, это были голландцы, - а в это время кто-нибудь из офицеров показывал мне машинное отделение, штурманскую каюту, радиорубку… Все они говорили с сильным акцентом. Я никогда не уставал от таких экскурсий, потому что очень любил корабли. В те годы причалы Нового Орлеана не пустовали и там всегда было полно пеньки, конопли, крыс.
- Да, я помню.
- А помнишь длинные канаты, протянутые между бортами судов и берегом? На таких канатах всегда закрепляли специальные металлические пластины, служившие своего рода щитами, потому что крысы не могли через них перелезть.
- Конечно.
- Так вот. В тот вечер мы вернулись домой очень поздно, но, вместо того чтобы по обыкновению отправиться спать, я стал упрашивать Старого Капитана, чтобы он позволил мне снова пойти к нему и еще раз взглянуть на книги, прежде чем он их продаст. Матери в холле не было, и я надеялся, что она уже легла в постель.
Позволь, однако, немного подробнее рассказать о моей матери и нашем пансионе. Как я уже упоминал, он выглядел достаточно элегантно. Интерьер и обстановка были выдержаны в стиле Ренессанса, хотя, конечно, говорить в данном случае приходится лишь о подражании, ибо такими вещами фабричного производства были буквально забиты многие особняки, начиная с восьмидесятых годов девятнадцатого века,
- Я помню.
- В доме была великолепная лестница, винтовая. Она начиналась возле витражного окна - истинный шедевр, которым Генри Хауард мог справедливо гордиться. А у самого ее основания, внутри лестничного колодца, - ты только представь себе! - стоял огромный туалетный столик, принадлежавший моей матери. И она сидела в холле и расчесывала волосы. Стоит мне только вспомнить об этом, и у меня тут же начинает болеть голова! Точнее, начинала болеть, пока я был жив. Поистине трагическая картина! Несмотря на то, что я видел ее с детства практически каждый день, я так и не смог избавиться от ощущения ужасного несоответствия: пожилая женщина с темными волосами, сидящая за мраморным, украшенным филигранью туалетным столиком с зеркалами и канделябрами, никак не увязывалась в моем воображении с парадным, торжественным холлом.
- А жильцы с этим мирились?
- Конечно, потому что дом был забит под завязку. Старый мистер Бридли жил в помещении, некогда служившем террасой для слуг; слепая мисс Стентон обитала в бывшей «обморочной» комнатушке наверху; еще четыре комнаты переоборудовали для жильцов в задней части дома, там, где раньше жили слуги. Я по натуре очень чувствителен к любому беспорядку. По мне, все должно быть устроено либо идеально, либо вообще никак - вроде полнейшего хаоса в той квартире, где ты меня убил.
- Понимаю.
- Но если бы мне довелось вновь поселиться в том доме… Впрочем, это не важно. Я лишь хотел объяснить, что люблю порядок, и в молодости всегда о нем мечтал. Мне хотелось быть своего рода святым - точнее говоря, мирским святым. Однако вернемся к книгам.
- Продолжай.
- Я бросился к лежавшим на столе книгам. Одна из них имела даже собственный футляр. Я.был покорен и очарован миниатюрными иллюстрациями. В ту ночь я изучал страницу за страницей, мечтая о том, чтобы впоследствии получить возможность возвращаться к ним снова и снова Естественно, что латынь, на которой эти книги были написаны, я прочесть не мог.
- Слишком плотный текст и изощренное написание букв.
- Надо же, тебе и это известно!
- Полагаю, мы делаем немало удивительных открытий относительно друг друга. Однако продолжай.
- Всю неделю я самым тщательным образом рассматривал книги. Ради них даже пропускал школу. Там было ужасно скучно. Тем более что я сильно опережал в учебе своих одноклассников и жаждал совершить нечто совершенно необыкновенное - какое-нибудь дерзкое преступление, например.
- Ну да. Либо святой, либо преступник.
- Согласен. На первый взгляд мои желания в корне противоречат одно другому. И тем не менее все обстояло именно так.
- Не сомневаюсь.
- Старый Капитан поведал мне многое об этих книгах. Ту, что лежала в отдельном футляре, обычно носили на поясе - она представляла собой нечто вроде дорожного молитвенника. А самая большая и толстая из них, и тоже богато украшенная, называюсь Часослов. Была там конечно же и Библия на минском языке. Надо заметить, он рассказывал обо:ем этом крайне небрежным тоном, и было очевидно, что его самого книги мало интересовали.
А вот меня, сам не знаю почему, они буквально притягивали к себе. Они казались мне уникальным средоточием того, что я любил и ценил в любой вещи: красоты и незаурядности. Ничего подобного мне еще не приходилось видеть.
- О да, твоя страсть мне хорошо понятна, - с улыбкой произнес я.