Мельница

Помимо «Идеалиста» и «Ученика германцев» из-под пера Гьеллерупа в конце 1870-х — начале 1880-х гг. выходят романы «Молодая Дания» (1879), в котором вновь обсуждаются проблемы религии и свободомыслия, и «Антигонос» (1880) о духовном бунте платоника Антигоноса против духовных представлений высшего римского общества и где, подобно «Кесарю и галилеянину» Ибсена, ставится проблема поисков отличного от христианского, нового, мировоззрения. Особое место среди ранних произведений Гьеллерупа занимает поэтический сборник «Боярышник» (1881). В нем снова полемически звучат антирелигиозные мотивы, провозглашается вера во всесилие разума и дается восторженная оценка литературно-общественной деятельности Г. Брандеса. Гьеллеруп называет датского критика «рыцарем Святого Духа», «Святым Георгием, победившим дракона реакции…».

Кроме Г. Брандеса и немецких писателей Шиллера, Гете и особенно Гейне, чьи стихи, подобно герою своего первого романа, он знал наизусть, решающее воздействие на формирование эстетических взглядов и художественного творчества Гьеллерупа оказала русская литература, главным образом произведения Тургенева. По признанию Гьеллерупа, если любовь к Шиллеру и Гете была у него воспитана с детства, то любовь к Тургеневу возникла позднее, в конце 1870-х гг., когда он уже работал над воплощением замысла своего первого романа. Три десятилетия спустя Гьеллеруп вспоминал о том «искреннем восторге», который вызвало у него тогда знакомство с «великим искусством Тургенева». «По сравнению с ним вся другая художественная проза показалась мне несовершенной, искусственно скроенной, претенциозной, стремящейся стать выше действительности и не столь поэтичной, как это непритязательное искусство подлинной жизни».

В книге путевых заметок «Годы странствий» (1885), написанной после путешествия в 1883–1884 гг. по Швейцарии, Германии и России, Гьеллеруп противопоставляет реализм Тургенева французскому натурализму. Он восхищается мастерством психологических характеристик в произведениях русского писателя, называет его искусство «искусством высшей пробы», в котором «стремление к идеалу и художественная утонченность» сливаются с «верностью изображения действительности». «Русские с полным основанием могут гордиться тем, что их литература разработала свой собственный реализм. Не уступая французскому натурализму в остроте наблюдений он бесконечно превосходит его в художественном воплощении иллюзии жизни».

Свой отзыв о реализме русской литературы Гьеллеруп заканчивает словами, что «никто не должен бояться обвинений со стороны невежественных фанатиков в реакции и измене, если он станет сторониться парижских муз».

Этими словами Гьеллеруп подвел итог своему участию в литературном движении Г. Брандеса. Свою концепцию реализма Г. Брандес строил главным образом на анализе французской литературы, которой искренне восхищался. Гьеллеруп в середине 1880-х гг. уже не соглашается с мнением критика о том, что литература должна откликаться на злободневные проблемы времени и при этом быть подчеркнуто тенденциозной. В этом случае, считает он, произведение теряет свою художественную ценность. Но еще большие опасения у него вызывает то, что в погоне за научной точностью и достоверностью изображения «брандесианский натурализм», подобно французскому, стал «откровенно пренебрегать выражением идеального начала». В этом, по мнению Гьеллерупа, и заключается причина того, что «стали аплодировать каждому литературному произведению, которое выдавало самое грубое плотское влечение и самые эгоистические мотивы за проявление истинного человеческого начала или разрушало мораль беспочвенным скептицизмом…». Гьеллеруп не возражает против того, чтобы «в духе времени и его считали писателем-натуралистом», но при этом замечает, что имеет в виду натурализм особого рода, который заключал бы в себе «идеализм и реализм одновременно». Реализм Тургенева как раз и является для него тем совершенным, исполненным духовного содержания искусством, в котором, в отличие от французского натурализма, нет места изображению «отвратительных пороков» и «псевдонаучного хвастовства».