– И передать ее некому. – Арамис купался в теплом облаке света, которое выплыло из ладоней ветеринара. Было хорошо и спокойно, ничего не болело – но грусть оставалась в нем. Грусть не развеять ни потоками Силы, ни ласковыми словами. Главного-то все равно не отменишь.
– Я не могу тебя вылечить, – виновато объяснил Павел Дмитриевич. – Слишком поздно. Это ведь не обычный паралич… там бы как нечего делать. Но вот пятно у твоей тещи…
– Она не моя, – через силу улыбнулся Арамис.
Хорошо, что можно было говорить
Жаль, что так только с коллегами и поговоришь. Ну и с дозорными котами, да и то лишь от заката до рассвета. А уж люди – те исключаются. Конечно, затратив часть Силы, Арамис мог произнести звуки человеческой речи, но зачем? Напугаешь еще до полусмерти. Так было с прежним хозяином, стареньким пьяницей дядей Сашей. Еще в те давние времена, когда был он не Арамисом, а молодым Угольком. Из-за того и пришлось оттуда уйти – хозяин все порывался прибить «вселившегося в котика черта». Вместе с котиком, разумеется.
– Слишком поздно, – повторил Павел Дмитриевич. – Ты хоть понимаешь, что такое это пятно? Ну или сгусток, как вы их называете. Это же воронка в другую реальность… в другое измерение… и через нее оттуда высасывают нашу жизненную силу. За пару часов, что ты утром поспал, эта тварь выдоила тебя подчистую. Ну что я могу сделать, что? Сколько Силы в тебя ни закачивай, вытечет. Такую дыру мне не заткнуть… И не только мне. Наши товарищи, конечно, съездят к Антонине Ивановне… ей самой теперь потребуется лечение… но вот с тобой-то что делать? Паралич твой снять можно на счет раз, но жизни в тебе не осталось. Сейчас же или сердце откажет, или кровотечение начнется… или просто остановится дыхание. Мне очень стыдно, но я ничего не могу.
На миг сознание ветеринара заволокла легкая дымка, маленькая такая тучка в солнечный день – но тут же и развеялась.
– Да я понимаю, – признал очевидное Арамис. – За Дозор обидно. Сияние же некому передать. Эту, как вы говорите, «корону». А без нее кто поведет?
– Ну, – осторожно, точно боясь прикоснуться к загнивающей ране, начал ветеринар, – ваша семерка ведь не единственная на свете.
– Здесь – единственная. – Арамис вздохнул, удивляясь человеческой тупости. Все-таки коллеги – всего лишь люди… – Для меня мир – в этом городе. А за его пределами тоже есть мир, но меня в нем нет. Что будет с моим Дозором, человек?
Павел Дмитриевич надолго задумался. Было слышно, как тикают стрелки в настенных кварцевых часах и как потно дышит за дверью хозяин.
– Значит, говоришь, только коту? Ни обезьяне, значит, ни попугаю… Впрочем, с попугаем было бы еще сложнее. Что ж, король, попробуем… Ох, не люблю я этих штук…
Он подошел к двери, запер ее на защелку и… начал раздеваться. Аккуратно снял халат, рубашку, брюки… и спустя пару минут на нем ничего не было. Кроме не первой свежести человеческой кожи.
– Ну, сам посуди, – усмехнулся он, – кот в сапогах еще возможен… на уровне сказок. Но кот в ботинках и трусах… это как-то слишком.
Потом Павел Дмитриевич опустился на четвереньки, выгнул спину, зашипел. И начал странно оплывать, будто внесенный в теплую квартиру снежный ком. В кабинете заметно похолодало, и непонятно откуда взявшийся ветер смахнул со стола несколько рецептурных бланков. А после что-то хлопнуло в воздухе – и вот уже нет на полу никакого ветеринара Павла Дмитриевича. Есть огромный зверь, черно-серый, пятнистый, с тугими мышцами под бархатистой шкурой, широко расставленными ушами, узкими зелеными глазами. И пастью с белыми клыками…
– Тут ведь масса должна сохраняться, – объяснил зверь
Раньше, наверное, Арамис сильно бы удивился. Но сегодня был такой день, что оставалось лишь молча принимать очередные выверты жизни.
– В общем, делаем так, – продолжал леопард. – Я принимаю у тебя на хранение «корону» и тут же начинаю поиски подходящей кандидатуры. Как найду – сразу передаю. И будет у вашего Дозора новый вождь. Новый король… А ты… – Он печально посмотрел на Арамиса. – Тебе все равно уходить во Тьму, и я не знаю, что ждет тебя за гранью. Но я сделаю все, чтобы ты ушел без боли и тоски. Каждый из нас рано или поздно уходит, но Дозоры остаются. – Зверь зевнул, высунув темно-розовый язык. – Ну что, начнем?
Арамис вздрогнул. На миг он провалился в свое раннее детство, когда был еще несмышленым комочком жизни, – и, как тогда, обдало его волной острого, едкого страха. Но воля в нем еще оставалась, и потому он не стал тратить времени на ответ. Просто потянулся к черному леопарду всею своей сутью, зажег в себе тот самый огонь, которым неведомо когда неизвестно кто наделил кошачье племя. И засиял вокруг его головы бледно-голубой огонь – хотя ни одно зеркало в мире не отразило бы его.