Читаем Мелье полностью

Судьбу третьей идеи Мелье мы видели. Его антирелигиозность выступала то смягченная до формы деизма, как, например, у Мармонтеля, Вольтера, Руссо, то в форме горячего воинствующего безбожия и материализма. Самое главное — что именно это знамя Мелье было использовано наиболее полно и смело, что под ним шли главные бои, под ним были одержаны основные победы. Католическая церковь и вера были в огромной степени развенчаны в умах населения и лишены уважения усилиями просветителей.

Но так ведь и понимал порядок продвижения Жан Мелье Он видел в религии ближнюю, первую линию укреплений. Прорвать ее — значило вторгнуться за линию фронта смятенного противника. Его отвергали, но дело-то шло так, как он предложил. Просветители приготовили революционный штурм.

Энергия просветителей — смягченная и даже очень смягченная энергия революционного народа. Речь идет не об арифметическом вычитании. Это притормаживание «крайностей» было творческим, рождало системы. Разбивая полноводную реку мысли Мелье на много рукавов, вложили неисчерпаемую щедрость мышления и знания в каждый из них. Хоть это и было все-таки смягчением.

Историк не вправе фантазировать, как вели бы себя в условиях великой революции Руссо, Дидро, Вольтер, Гольбах, Гельвеций и другие гении Просвещения, доживи они до нее. Но немногие из кружка просветителей-энциклопедистов, действительно дожившие — Гримм, Рейналь, — решительно и разгневанно отвергли революцию, хоть она раскрыла им объятия. Из великой плеяды остался в Париже чуть ли не один Нежон, литературный душеприказчик Дидро и Гольбаха, да и он замкнулся от политики в чисто книжную работу. Отсюда кажется вероятным, что и другие отчужденно не приняли бы революцию, принявшую их, впрочем, уже в приукрашивающей дымке воспоминаний.

Они сделали свое историческое дело. И пришел час того огня, из которого они возникли. Взрыв. Огонь революции охватил Францию. Красный петух, полымя, треск горящих и рушащихся стропил!

Вот то, к чему он звал. Жакерии бушуют от одного края Франции до другого, они сливаются, они — великая крестьянская война. Тиранию абсолютизма давят, гадину католицизма давят. Тысячи глоток орут «Карманьолу». Пыл и жар революции выбрасывают десятки уравнительных и коммунистических проектов. Революция взбирается до головокружительной высоты якобинской диктатуры — диктатуры основной массы народа. Мелье, сам Жан Мелье невидимо бушует в революции. Анахарсис Клоотс, взбежав на трибуну якобинского Конвента, гремит об установлении первой статуи в храме Разума — «благородному, бесстрашному, беспримерному Жану Мелье». Впереди — как неумолимое логическое следствие якобинства, уже переливающее через края буржуазной революции, как ее высший идейный плод — Бабеф и сплотившиеся вокруг него «равные», истинные наследники Жана Мелье, кюре из Этрепиньи и Балэв…

Он жил ради этого.

С прекрасным негодованием возражал Дидро своему корреспонденту Фальконе — творцу Медного всадника на берегу Невы. «Всех тех, кто отдал свою жизнь на создание посмертных произведений, кто за свои труды рассчитывал лишь на благословение грядущих веков, — этих людей вы называете сумасшедшими, сумасбродами, мечтателями. Самых благородных людей, самых сильных, самых замечательных, менее всех корыстных! Уж не желаете ли вы отнять у этих величавых смертных их единственную награду — радостную мысль, что наступит день, когда их признают?»

Для Жана Мелье этот день все еще лишь рассветает.

Но есть одно прекрасное величие, о котором не упомянул Дидро: если и после смерти оно приходит уже не к стершемуся имени, а к отделившимся от имени мысли и делу человека. Почти так и было с Мелье. Правда, имя его не померкло. Но к концу XVIII века даже таким немногим посвященным, как Нежон, и в голову не приходило отнести на его счет весь тот запас радия, который на самом деле именно он оставил Великой французской революции.

Но дело народа бессмертно. А о Жане Мелье надлежит сказать словами Белинского: «То, что в народе живет как возможность, проявляется в гении как действительность».

<p>Библиография</p>

Источники

Meslier J., Testament. Ed. R.Charles. Vol.1–3. Amsterdam, 1864.

Мелье Ж., Завещание. Пер. С франц. Вступ. статья В. П. Волгина. Т. 1–3 М, 1954. Bouilliot J.В, Biographic ardennaise. Vol.II. Paris, 1830. Cabinet historique. 11 Paris, 1856.

Jadart H., Quelques notes nouvelles sur Jean Meslier. «Revue d'Ardenne et d'Argonne», 9-me annee. 1901 № 1–2, nov-dec.

L.D. Un rapport' du cure de Mazerny (1783). «Revue d'Ardenne et d'Argonne», 2-me annee. № 4, mai-juin, 1895. Marechal S, Almanach des republicains. Paris, 1793.

Marechal S, Dictionnaire des athees anciens et modernes. Paris, An VIII. Marechal S., Dictionnaire des honnetes gens. Paris, 1791.

Naigeоn J., Dictionnaire de la philosophic ancienne et moderne. Vol.1–3 Paris, 1791–1793 Naigeоn J., Encyclopedic methodique. Philosophie. III. Paris, An II.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии