Читаем Мелье полностью

Вероятно, окончательный текст своего сочинения, которому потомки присвоили имя «Завещание», Мелье писал в двадцатые годы XVIII века. Грозила слепота, он спешил. Огромное сочинение на 366 больших листах было собственноручно переписано им начисто в трех экземплярах собранно, мобилизованно, безошибочно делал старик сотню раз продуманные последние приготовления к «побегу» — побегу в смерть и бессмертие. Один экземпляр он доставил в нотариальную контору, как тогда говорили — в судебную регистратуру административного центра бальяжа, города Сент-Менеульд. Это и было завещание в собственном смысле. Сдавая бумаги для хранения до своей смерти, кюре Жан Мелье приложил письменное завещательное распоряжение, чтобы написанное им было сообщено его прихожанам и послужило им свидетельством истины. Второй экземпляр Мелье предназначил ведомству духовного суда реймского архиепископа с сопроводительным письмом на имя реймского генерального викария. Это было перестраховкой на случай, если первый, основной вариант все-таки почему-нибудь сорвется. Мелье рассчитывал, несомненно, на то, чтобы его рукопись могла этим путем проникнуть в круги образованного и приобщившегося к книжному яду своего века духовенства и вызвать в его среде необходимые ему споры. Третий экземпляр был еще одной, крайней перестраховкой. Он был предназначен, собственно, не официальным инстанциям, а частным лицам. Неподалеку от Этрепиньи, в городе Мезьере, проживал знакомый и, может быть, друг Мелье, некий господин Леру, о котором мы, в сущности, не знаем ничего, кроме того, что он был судейским служащим — адвокатом и прокурором парижского парламента. Через его посредство или, может быть, для передачи ему рукопись Мелье оказалась на хранении в ратуше Мезьера. Можно уверенно утверждать, что именно к этому третьему экземпляру было приложено и сопроводительное письмо Мелье к кюре соседних приходов, а вернее говоря, письмо к одному из кюре, обозначенному буквой «Д», для сообщения и другим собратьям. В таком случае выходит, что третий экземпляр доверялся заботам личных знакомых Мелье, на которых он считал возможным рассчитывать — господина Леру и кюре «Д». Вероятно, «Д» — это кюре Делаво.

Не напрасны были все эти предосторожности и перестраховки. Можно даже сказать более остро — что они были напрасны: сработал только третий экземпляр, да и тот не так, как планировал Мелье, скорее благодаря уму и дополнительному дальновидному расчету его доверенного Леру

Мы не знаем точно, как все рухнуло. Но суть катастрофы была примерно такова.

Все окончив, завершив дело жизни, Жан Мелье умер. Историкам, несмотря на предпринятые старания, не удалось найти в документах дату его смерти и похорон или его могильной плиты. В приходской церковной книге нет записи о его похоронах! Есть записи о совершенных им требах в мае 1729 года. Последний подписанный Мелье документ, недавно найденный, это совершенный 27 июня 1729 года акт о его отказе от прав на часовню де Те в пользу такого-то. 7 июля — опись имущества покойного Жана Мелье… 9 июля — запись о назначении в Этрепиньи нового священника Антуана Гильотена. Итак, Жан Мелье скончался не раньше 28 июня и не позже 6 июля 1729 года — в пределах этой недели.

Само молчание церковной книги кричит. Со священником, кюре не могли после смерти обойтись хуже, чем с любым бедняком прихожанином, похороны которого всегда записывались. Это молчание почти наверняка говорит о том, что покойный кюре был признан самоубийцей и не был предан земле по положенному обряду. И в самом деле, имя Жана Мелье впоследствии постоянно сопровождалось утверждением, что этот кюре-атеист в шестидесятипятилетнем возрасте, почти ослепнув, ускорил свою смерть, запершись один в своем доме и отказываясь от пищи и питья.

Если допустить, что это правда, мы слишком хорошо знаем все тайники мыслей Мелье, чтобы истолковать умерщвление им себя как акт усталости и отчаяния. Если он в самом деле решил так сделать, то причина могла быть только одна: закончив труд и разместив три экземпляра согласно плану, он уже же хотел подвергать предусмотренный ход событий никаким случайностям. Ведь его дальнейшая жизнь могла быть лишь посторонней и случайной по отношению к завершенной жизни. Чтобы все шло в соответствии с абстрактной и совершенной логикой великого замысла, Мелье мог ускорить свой конец. В пользу такого представления можно привести одно место из письма Мелье к кюре соседних приходов: «И если вы сочтете меня достойным похвалы, я не подумаю гордиться этим, я не жду от вас ни похвал, ни упреков, ни даже чтобы вы ответили мне, потому что я скоро умру. И я должен оставить мир, то есть я должен окончить свои дни до того, как это письмо будет вам передано». Это можно истолковать как план действий. В таком случае эта смерть скорее похожа на подвиг воина, чем на слабость старца.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии