Механизм пространства

Ни забот, ни хлопот — кружись над землей, каменной от мороза. Ах, снежинка — гордый ответ Творца безбожникам! Законы лысых мудрецов — разве способны они сотворить чудо? Они и понять‑то его не могут.

Наука — слабый инструмент в дрожащих руках.

Снежинка Огюст Шевалье был счастлив — в звенящей тишине, где даже мысли отдаются громким эхом. Тьма и свет слились, обретя равновесие. Людские горести — прах, тлен, смешное недоразумение. Он ничего не забыл. Ни свою несовершенную — незавершенную! — жизнь, ни боль, рвавшую тело зубами; ни реку со смешным ангелом.

Ступени, ведущие в эфир — обитель снега.

Кто спешит на небеса,
В нашу компанию, к Маржолен?
Это бедный шевалье —
Гей, гей, от самой реки…

Товарищи по Обществу — из молодых, последнего призыва — человека сравнивали с газовым фонарем. Фонарь разбили, газ растворился в пространстве. Где Венец Творения? Был — и сплыл, и никакого вам «бессмертия души».

Сюда бы этих умников — полюбоваться…

Он устремился вперед с удвоенной отвагой. Страх остался на Земле. На планете, которую еще только предстоит улучшить. Сияющий Париж, виденный им во сне, — мечта человека, которому не встать выше своего века. Он видел привычное, пусть и лучшее во много раз. Таков был и кошмар, насланный Эминентом. Лужа бурой слизи со щупальцами — с сияющих вершин в живое дерьмо.

Шевалье беззвучно рассмеялся. Вот вам и ответ, герр Книгге. Вы, конечно, штукарь изрядный, как и все ваши братцы-алюмбрадцы, но вам не под силу подняться над миром. Кого вы напугаете здесь лужами и щупальцами? Да и я хорош. Тайное общество, баррикады, листовки…

Нынче он попал сюда,
В нашу компанию, к Маржолен…

Перезвон колокольчиков обжег, отрезвил. Счастье рассыпалось мелкими осколками, как зеркало в руках злой королевы. Так просыпаются от грез курильщики опиума.

— Эй! Кто-нибудь!

Крикнул, не подумав, есть ли голос у снежинки.

— Слышите меня? Я — Огюст Шевалье. Я, кажется, заблудился…

Эфир потемнел, каменея.

— Помогите! Я — Огюст Шевалье! Я хочу вернуться…

— Шевалье Огюст. Место рождения — город Ним, Франция, — равнодушный голос ударил ледяной крошкой. — Процесс завершен на сорок семь процентов. Скорость — в пределах допустимого. Сопротивляемость материала близка к единице…

Раньше этот же голос толковал о некрологе.

— Целесообразно создание резервной копии объекта «Огюст Шевалье». Целесообразно регулярное обновление информации об объекте «Огюст Шевалье». Целесообразно…

— Живые тут есть? — шепотом поинтересовался объект Огюст Шевалье, сообразив, что с чтецом некрологов (местным пономарем, не иначе!) каши не сваришь. — Эй, народ! Не молчите, не по‑людски это!..

— Это вы, Шевалье? Погодите, сейчас уберу помехи.

Уж не ангел ли лаборант соизволили отозваться?

— …секторы пять и восемь нуждаются в дополнительной проверке. Информация по сектору двадцать четыре отсутствует…

Пономарь опять взялся за свое.

— Слава Разуму, настроил! Шевалье, не отвлекайте меня, пожалуйста. Я не виноват, у нас на этот случай ничего не было готово. Пришлось импровизировать. Потерпите, а? Я заканчиваю…

«Сколько?» — хотел спросить Огюст, но не решился. Все равно ни часов, ни солнца. Да и есть ли здесь Время?

— …Создание матрицы объекта «Огюст Шевалье» завершено. Начинаю загрузку информации. Заполняется сектор один…

Снежинке хотелось домой. С каждым мгновением ей становилось все хуже, все тяжелее. Скользи, падай, крутись в черном вихре…

Больно!

Сцена вторая Черный Гном-Расчленитель

1

Как‑то, в очередной раз оставшись на мели, Ханс Христиан Андерсен решил всерьез заняться датским фольклором. Его, как патриота, огорчало пренебрежение высокомерных коллег-литераторов к легендам Отчизны. Стыдно вспомнить, но единственный сборник датских сказок издал не датчанин, даже не швед, а самый настоящий немец — Якоб Гримм, старший из братьев. Терпеть такое Андерсен был не намерен и, захватив обязательную веревку, в тот же вечер отправился в народ: слушать и записывать.

Вернулся он через десять дней, без веревки, башмаков и шляпы, зато с толстой тетрадью — и сел за работу. Задуманные им «Датские сказания из народных уст» предназначались для детей, дабы воспитать в них любовь к Родине.

Первый вариант был опробован на Каре-Непоседе, внуке привратника в особняке академика Эрстеда. Помешать не успели — Андерсен продекламировал Непоседе легенду, именовавшуюся «Замок Кровавой Руки». Результат озадачил всех, и прежде всего автора. Каре, шалопай и драчун, неделю ходил тих и молчалив, категорически отказывался ночевать один (деду пришлось потесниться в его каморке), а с закатом солнца боялся выглянуть на улицу.

Когда его спрашивали о причине, он начинал заикаться.