Механизм и организм

Наполеон на Святой Елене говорил: «Эту державу, расположенную под северным полюсом, поддерживает вечный ледяной бастион, который в случае необходимости сделает её неприступной. Россию можно атаковать только в течение трёх-четырех месяцев в году, в то время как в её распоряжении круглый год, чтобы напасть на нас. Её враги сталкиваются с суровым климатом, обещающим одни лишения, и с бесплодной почвой, в то время как её войска, хлынувшие на нас, пользуются плодородием и изобилием наших южных регионов. К этим географическим обстоятельствам можно добавить преимущество России в виде огромного населения, храброго, закаленного, преданного своему монарху и послушного… Кто не содрогнется при мысли о подобной массе людей, неприступной с флагов и с тыла, безнаказанно обрушивающейся на нас? В случае её торжества, она сметает всё на своем пути, а в случае поражения отступает под прикрытие холода и полного опустошения, которые можно назвать её резервами, и она обладает всеми благоприятными условиями для того, чтобы вновь низвергнуться на нас при первой возможности… Если появится храбрый, импульсивный и умный император России, одним словом «царь с бородой», то Европа станет его собственной вотчиной».

Ну что ж, это вполне беспристрастный и довольно интересный анализ. При этом совершенно очевидно, что Наполеон – не русофоб. Россия не вызывает у него ни малейшей ненависти, он скорее восхищается нашей страной. Великолепен его образ – «царь с бородой». Этот потенциальный русский монарх словно завораживает императора французов своей экзотической и совершенно неевропейской мощью. Похоже, Наполеон не только хорошо знал, но и неплохо чувствовал Россию.

Но выводы, которые делает корсиканец, могут показаться русскому человеку весьма неожиданными. Русский в ответ на эти слова Наполеона первым делом спросит: «А на хрена нам завоевывать Европу?» Но Наполеон мыслит, как классический европеец: если русские могут нас завоевать, то они обязательно попытаются это сделать. В другом месте он размышляет о том, почему Европа ещё обязательно призовет его со Святой Елены: «Я стану нужен, чтобы сдержать натиск русских, ибо менее, чем через десять лет вся Европа может быть опустошена казаками». Императору французов и в голову не приходило: то, что русские могут, они не обязательно хотят. Да, тогда нам было вполне по силам «опустошить Европу», но ведь со стороны России не было даже намека на попытки это сделать. Русские уже и в Париж вошли, а потом просто ушли домой и всё. А европеец просто не в состоянии поверить, что кто-то откажется от завоевания, если оно возможно.

Да, Наполеон не был русофобом, но не надо забывать, что у слова «фобия» есть два значения: страх и ненависть. Он не испытывал ненависти к России, а вот основания для страха перед ней описал весьма выпукло. У корсиканца были крепкие нервы и, если он видел в России угрозу, то от этого не начинал плохо к ней относиться. Вот только не у всех нервы такие крепкие.

Данилевский писал: «Взгляните на карту, – говорил мне один иностранец, – Разве мы можем не чувствовать, что Россия давит на нас своею массой, как нависшая туча, как какой-то грозный кошмар». С этим не поспоришь, для того, чтобы испытать страх перед Россией, достаточно посмотреть на карту. В другом месте Николай Яковлевич уже от себя говорит: «Не принадлежа в сущности к Европе, Россия уже самими размерами своими составляет аномалию в германо-романо-европейском мире… Одним существованием своим Россия уже нарушает систему европейского равновесия».

Всё так, Россия в силу одних только своих размеров будто специально создана для того, чтобы нервировать Европу, вызывая у неё устойчивое чувство дискомфорта. Но от естественного дискомфорта, который вызывает Россия у Европы, до той лютой злобы, которую испытывает Европа к России, всё-таки очень далеко. Сама по себе аномальность России всё-таки не может служить достаточным объяснением западной русофобии, хотя и является одним из её катализаторов.