Механист

Вик улыбнулся. В хорошую погоду даже к голоду отношение снисходительное. Стоящая рядом Венедис своим молчаливым присутствием тоже стимулирует настроение положительным образом. Потому что молчаливым. И потому что Венедис.

Только…

Что-то меняется.

Почему она всхлипывает? Отчего и без того размытые фигуры на камне совершенно теряют четкость, а челюсти сводит почти позабытой зубной болью?

Давит на барабанные перепонки, словно тело резко вздернули вверх, в разреженную атмосферу горных пиков, в небеса. В небесах не так легко, как кажется снизу. Там херово и нечем дышать. Кто там рассуждал про плохие-хорошие локации?

Впрочем, все терпимо — просто неожиданно. Зуб чуть болит — талисман работает. Вик восстанавливает дыхание, разворачивается и видит, как Венедис медленно оседает на землю. Механист бросается к девушке и помогает удержаться на ногах. Вот кому сейчас плохо, вот кто сейчас теряет себя в высоте тщетных небес. Глаза закатились, ресницы мелко дрожат, щеки стремительно бледнеют. На закушенной губе набухает капля крови.

Вик подхватывает выпавший из слабеющей ладони клинок, который только что щекотал его ребра, сдавливает пальцами щеки у основания челюстей так, что рот Венди приоткрывается, и вставляет между зубов рукоятку ножа. Держись, девочка.

Она держится, прижимается всем телом к Старьевщику, упирается лбом в его плечо. Вик вдыхает слабый аромат волос… Феромоны?.. Какая разница!.. Вдыхает аромат… И почти радуется тому, что сейчас происходит.

Тянутся секунды, каждая из которых — прожитый день, облака над перевалами то замирают, то дергано перемещаются, а Вик обнимает пахнущую незнакомо и притягательно женщину-ангела, и она не думает отстраняться.

И пусть с ее стороны это не порыв нежности, а инстинктивная тяга к талисману — Вик жадно вдыхает морозный воздух, охлаждая коронку и увеличивая амплитуду сигнала.

И пусть с его стороны это не порыв нежности, а тешащий самолюбие рефлекс мужчины-защитника, охраняющего свою подопечную, — Вик предпочитает думать, что все дело в этом.

Глупый, противоречащий инстинкту самосохранения рефлекс.

Но есть в происходящем и нечто… волнующее.

Венедис медленно приходит в себя, выплевывает нож, но все так же льнет к механисту.

— Ты вне их полей, — шепчет, — тебя нет для них, ты им неподвластен. Держись.

А чего держаться, ведь талисман — это механизм. Бездушный и безотказный. Даже загнись Вик там, на недавнем пожарище, контур продолжал бы работать в заданном диапазоне частот, пока тело механиста оставалось теплым.

Старьевщик покровительственно улыбается — держусь.

Венди пытается улыбнуться в ответ — получается не очень.

Гоньба? Где-то недалеко. Или нет? Вика наполняет злоба. Где? Он смотрит на лес, на горы, на реку. Солнце закрывает первая туча. Пейзаж уже не так очарователен. Наскальные охотники теперь не танцуют — хищно бросаются на затравленную добычу. Загнанную в угол. В угол?

Вик присматривается к рисунку. Древние ведь ничего не делали просто так? Вся их жизнь была наполнена смыслом, каждое действие в любой момент времени подчинялось несовместимому с праздным существованием стремлению выжить. Писаницы не плод вдохновения и не проба кисти, как бы коряво ни выглядели угловатые фигуры. Нарисовать трудоемкую картину на вертикальной десятиметровой стене и измарать детскими каракулями клочок бумаги — не одно и то же. Для первого нужна четкая, целесообразная причина.

Бесплодны попытки современных исследователей рассчитать примитивную волошбу древних — та магия была еще слишком животной для цивилизованного понимания. Но что всегда отличало человека от зверя и что способен увидеть механист в красноватых линиях на сером камне?

Зерно рационального.

И не важно, кто несколько тысяч лет назад жил в пещере напротив гигантской писаницы — искусный шаман или великий охотник. Важно то, что в те первобытные времена люди еще не разделяли магию и логику. Вик это видит.

Острая вершина — ориентир. Спираль заходящего солнца — указатель сторон света. Схематические зигзаги гор. Волнистая линия реки. Каньон с отвесными стенами — труба, как здесь называют. Тупик с клинообразным входом и узкой горловиной. При всей непропорциональности элементов — карта местности, план-схема оптимальной расстановки загонщиков и стрелков на стенах природной ловушки.

— Ау! — Венедис легко толкнула Старьевщика в грудь. — Чего вцепился?

Вик так увлекся созерцанием древней тактической карты, что не заметил, как ослабело, а потом вовсе сошло на нет внешнее давление. Девчонка теперь выглядела хоть и уставшей, но вполне боеспособной. Механист задержал руки на талии спутницы секундой дольше положенного и заглянул в глаза — нарочито-недоумевающе. Встретив во взгляде зарождающуюся злость, резко отпустил, словно обжегшись:

— Ой!

— А могла и коленом, — прокомментировала девушка, расправляя куртку.

Это точно — могла, и, вспоминая последствия стычки с местными в «Гостином углу», мало бы не показалось. Вик улыбнулся — поосторожнее надо с такими заигрываниями. Вот только навряд ли получится — лишний адреналин в крови всегда побуждает к рискованным поступкам.