Механикум

— Да, это как зима и лето, — сказала она. — Вечное лето выжгло бы мир, а вечная зима заморозила бы его насмерть. Только их противоборство обеспечивает продолжение жизни.

— И я снова спрашиваю: какой во всем этом смысл? — настаивала Северина.

Далия окинула взглядом лица своих друзей, не зная, как сформулировать следующее признание. Поверят ли они ей или сочтут это губительным последствием вихря энергии Астрономикона? Она вздохнула и решила, что зашла слишком далеко, чтобы отступать.

— Когда я лежала в коме после катастрофы, мне казалось… что я стала частью чего-то другого, какого-то необъятного разума. Я чувствовала, что моя мысль существует отдельно от тела.

— Внетелесные видения, — подсказал Зуше. — Это обычное явление для тех, кто находится на грани жизни и смерти.

— Нет, — возразила Далия. — Не только это. Я не знаю, как это объяснить, но Чтец Акаши как будто позволил моему разуму… прикоснуться к чему-то древнему. Я хочу сказать, очень древнему, старше, чем эта планета и все остальное, что только можно себе вообразить.

— А как ты думаешь, что это было? — спросила Меллицина.

— Мне кажется, это и был дракон, о котором говорил Иона.

— Но он говорил, что Император убил дракона.

— Это так, — согласилась Далия. — И все же мне кажется, что дракон не умер и именно об этом пытался мне сказать Иона. Дракон Марса все еще живет в глубине Лабиринта Ночи… и мне нужна ваша помощь, чтобы отыскать его.

Он открыл глаза и попытался вскрикнуть, снова ощутив укол мучительной боли в груди. Он взмахнул руками, но движения получались слишком медленными, и ладони уперлись в стеклянную поверхность. Мир был затянут розоватой пленкой, и он заморгал, стараясь прояснить зрение. Потом поднял руку, чтобы протереть глаза, и вдруг возникло ощущение, что он плывет в густой, вязкой жидкости.

В поле зрения возник силуэт, явно человеческий, вот только рассмотреть его никак не удавалось.

Голова сильно болела, а все тело, несмотря на ощущение погружения в плотную жидкость, было налито тяжестью. Каждое движение отзывалось мучительной болью, но она не шла ни в какое сравнение с гнетущим чувством тоски, сжимающей сердце.

Он вспомнил, что спал или, вернее, погружался в темноту, и тогда боль немного уменьшалась, но тягостная, неопределенная печаль не отступала. Он знал, что уже просыпался здесь, слышал отрывки разговоров, в которых звучали такие слова, как «чудо», «смерть мозга» и «перелом». Остальное он не разобрал, но понял, что эти слова относились к его состоянию.

Вот опять послышались какие-то звуки, он моргнул и постарался на них сосредоточиться.

Он заставлял себя вслушиваться и плыл в желеобразной жидкости своего мира.

Со стороны неясного силуэта опять донеслись звуки, по крайней мере, ему казалось, что он слышит голос — мягкий и безвольный, как будто его пропустили через неисправный аугмиттер.

Он продвинулся вперед, пока не прижался лицом к толстой стеклянной панели. Зрение прояснилось, и он увидел стерильную палату, выложенную полированными керамическими плитками, и металлические поручни за стеклом. С потолка свисали паукообразные устройства, а к противоположной стене бронзовыми держателями были закреплены несколько заполненных жидкостью сосудов.

Прямо перед ним стояла молодая женщина, в голубом, с серебряной отделкой костюме. Ее облик немного расплывался за слоем жидкости, но она улыбалась, и смотреть на нее было приятно.

— Принцепс Кавалерио, ты меня слышишь? — спросила женщина, и слова ударили в уши с поразительной четкостью.

Он попытался ответить, но рот тотчас наполнился жидкостью, и вместо слов с губ сорвались пузырьки.

— Принцепс?

— Да, — произнес он, наконец снова обретая способность говорить.

— Он очнулся, — сказала женщина, но ее слова были обращены к какому-то невидимому обитателю палаты.

Он услышал в ее тоне неподдельное облегчение и удивился, что она так обрадовалась его ответу.

— Где я? — спросил он.

— Ты находишься в медицинском отсеке, принцепс.

— Где именно?

— В Аскрийской горе, — ответила женщина. — Дома.

Аскрийская гора… крепость Легио Темпестус.

Да, он действительно был дома. Именно здесь он официально удостоился звания принцепса почти два столетия назад. И здесь впервые вступил в скрипучий лифт, чтобы подняться в рубку…

Боль опять обожгла грудь, и он охнул, набрав в легкие изрядную порцию насыщенной кислородом жидкости. Его разум отказывался смириться с необходимостью дышать жидкостью, но тело требовало дыхания, и после первого удачного опыта паника улеглась, чего нельзя было сказать о боли.

— Кто ты? — спросил он, как только сумел справиться с дыханием.

— Меня зовут Агата, я буду вашей служанкой.

— Служанкой?

— Помощницей, если вам угодно. Я буду о вас заботиться.

— Не нужна мне никакая помощница! — возмутился он. — Что я, инвалид?

— Не хочу вас обидеть, принцепс, но вы только что пришли в себя после, как мне кажется, весьма травматического разделения. Вам потребуется помощь, чтобы приспособиться. И я вам ее предоставлю.

— Я не понимаю, — сказал Кавалерио. — Как я здесь оказался?

Агата помедлила, явно не желая отвечать на этот вопрос.