Мегрэ напуган

После того как подали кофе, она деликатно удалилась, а Шабо по привычке поставил на стол коробку сигар и бутылку коньяка. Столовая изменилась ничуть не более, чем кабинет, и было что-то тревожно-томительное в том, что все всегда с годами остались настолько тождественным самим себе, да в известной степени и в самом Шабо не было заметно столь уж значительных перемен.

Чтобы доставить другу удовольствие, Мегрэ взял одну сигару и вытянул ноги к камину. Он знал, что Шабо не терпелось поговорить на одну вполне определенную тему, что он не переставал размышлять над ней с тех пор, как они вышли из Дворца правосудия. Однако следователь долго созревал для этой беседы. Все же в конце концов и не очень уверенным голосом, он спросил:

— Ты считаешь, что я должен был распорядиться взять его под стражу?

— Кого?

— Алена.

— Не вижу для этого никакой причины.

— Тем не менее, Шалю, делая свое заявление, выглядел вполне искренним.

— Несомненно.

— Так ты тоже думаешь, что он не лгал?

По существу Шабо терзался вопросом, с какой стати Мегрэ вмешался в его разговор с преподавателем, ибо без комиссара, без его вопроса о снотворном, показания Шалю против сына Верну были бы намного более весомыми. Это интриговало следователя, ему было не по себе.

— Во-первых, — начал Мегрэ, неумело справляясь с сигарой, — вполне вероятно, что он и в самом деле заснул. Я всегда отношусь с недоверием к свидетельствам лиц, которые что-то слышали, лежа в кровати, и, возможно, причиной тому моя собственная супруга. Сколько раз она жаловалась, что не могла сомкнуть глаз до двух ночи. Но мне неоднократно случалось просыпаться во время этих так называемых часов бессонницы, и я лично убеждался в обратном.

Но Шабо не был убежден приведенным Мегрэ примером. Не вообразил ли он, чего доброго, что его друг просто хотел вытащить его из этой передряги?

— Во-вторых, — продолжал, ничуть не смущаясь, комиссар, — даже если убийцей окажется доктор, предпочтительней его пока не арестовывать. Это не тот человек, из кого можно выбить показания путем изнурительных допросов, тем более с применением силы.

Следователь возмущенным жестом руки уже спешил отвергнуть последнее утверждение комиссара.

— На нынешнем этапе дознания против него нет даже намека на доказательства вины. Задержав его, ты удовлетворишь часть населения города, которая будет стекаться под окна тюрьмы с криками: «Смерть ему!». А породив такого рода возбуждение, справиться с ним будет трудно.

— Ты действительно так думаешь?

— Да.

— Ты не утверждаешь это ради моего успокоения?

— Говорю так, ибо это истина. В делах такого рода общественное мнение всегда более или менее открыто само вдруг кого-то называет в качестве подозреваемого, и я часто ломал голову над тем, каким образом оно приходит к таким заключениям. Это какой-то таинственный феномен, он в чем-то даже пугает. Если я правильно разбираюсь в сложившейся ситуации, то уже с первого дня люди указывают на клан Верну, не очень даже и беспокоясь, идет ли речь об отце или сыне.

— Это верно.

— Сейчас гнев направлен в сторону сына.

— А если он и впрямь убийца?

— Перед уходом из Дворца правосудия я слышал, как ты распорядился проследить за ним.

— Он может уйти от наблюдения.

— Это был бы не очень осторожный шаг с его стороны, поскольку начни Ален слишком часто мелькать в городе, он рискует, что его просто растерзают. Если он виноват, то рано или поздно все равно сделает что-то такое, что явится уликой против него.

— Допускаю, что ты прав. В сущности я доволен, что ты рядом. Не скрою, вчера меня это несколько раздражало. Я твердил себе, что ты примешься наблюдать, сочтешь меня неумехой, а мои действия старомодными, несуразными и уж не знаю какими еще. Мы тут, в провинции, почти все страдаем комплексом неполноценности по отношению к тем, кто прибывает из Парижа. Тем более, когда речь идет о таком человеке, как ты! Сердишься на меня?

— За что?

— За все те глупости, что я тебе тут наплел.

— Ты мне говорил о вещах, исполненных глубокого смысла. Мы ведь тоже в столице должны принимать в расчет конкретные ситуации и, работая с высокопоставленными лицами, надеваем перчатки.

Шабо сразу же почувствовал себя лучше.

— Сегодня после обеда я займусь опросом тех свидетелей, которых откопал для меня Шабирон. Большинство из них ничего не видели и не слышали, но я не хочу пренебрегать даже малейшим шансом.

— Будь полюбезнее с женой Шалю.

— Признайся, что эта публика вызывает в тебе симпатию.

— Безусловно!

— Так ты пойдешь со мной?

— Нет. Предпочитаю побродить по улицам, выпить пивка там-сям, почувствовать, чем дышит город.

— Кстати, я ведь так не вскрыл полученное письмо. Не хотел делать это перед матушкой.

Он вытащил из кармана светло-розовый конверт, и Мегрэ тотчас же распознал почерк. Да, все верно, обе бумаги — та, что держал сейчас в руках Шабо и утреннее ему послание — брали из одной пачки.

«Пастарайтесь узнать, что дохтур делал у девки Сабати»

— Ты знаешь, кто это?

— Слыхом не слыхивал о такой фамилии.

— Припоминаю, ты говорил, что доктор Верну не бегает за юбками.