Перед бистро остановилось такси, из которого вышел служащий камеры хранения. Мегрэ открыл ему дверь.
— Можете не отпускать такси. Я задержу вас всего на несколько минут.
Комиссар ввел прибывшего в кафе. Тот, желая понять, что от него требуется, некоторое время оглядывал окружающих. Взгляд его остановился на Антуане, который все еще сидел в углу.
Служащий повернулся к Мегрэ, открыл рот и снова стал разглядывать сидевшего парня.
В течение всего этого долгого, как показалось всем, времени Антуан с вызовом смотрел служащему прямо в глаза.
— Мне думается, что… — начал тот, словно порываясь почесать в затылке.
Это был порядочный человек, и он не хотел поступать против совести.
— Пожалуй, когда я вот так его вижу, можно сказать, что это он и был.
— Врете! — яростно крикнул парень.
— Может, мне лучше посмотреть на него, когда он встанет?
— Не встану!
— Встать!
Голос г-жи Калас произнес за спиной Мегрэ:
— Встань, Антуан.
— Вот так, — пробормотал служащий после минутного раздумья, — я уже меньше колеблюсь. У него есть кожаная куртка?
— Пойди посмотри наверху, в задней комнате, — сказал Мегрэ Лапуэнту.
Они ждали молча. Человек с вокзала бросил взгляд на стойку, и Мегрэ понял, что ему хочется пить.
— Стаканчик белого? — спросил он.
— Не откажусь.
Лапуэнт вернулся с курткой, которая накануне была на Антуане.
— Надень.
Парень взглядом посоветовался с хозяйкой и неохотно согласился. С него сняли наручники.
— Вы же видите, что он хочет угодить шпикам. Все они одна шайка. Стоит им сказать «полиция», и они трясутся от страха. Ну, теперь вы опять скажете, что уже видели меня?
— Думаю, что да.
— Врете.
Служащий обратился к Мегрэ спокойным голосом, в котором все же проскальзывало волнение:
— Я полагаю, что мое заявление играет важную роль? Я не хочу никому причинять вреда необоснованным утверждением. Этот человек похож на того, кто сдавал чемодан на прошлой неделе. Я ведь не знал тогда, что меня о нем будут расспрашивать, и не рассматривал его. Может быть, если бы я снова увидел его на том же месте и при том же освещении…
— Вам его доставят на вокзал сегодня или завтра, — решил Мегрэ. — Благодарю вас. Ваше здоровье!
Комиссар проводил служащего до двери и снова запер ее на ключ. В его поведении была какая-то странная нерешительность, которая заинтриговала Лапуэнта. Инспектор не мог сказать, когда она появилась. Возможно, с самого начала, с той минуты, когда они вчера приехали на набережную и вошли в бистро Каласов.
Мегрэ действовал как обычно и делал то, что должен был делать, но во всем этом ощущался недостаток убежденности, непривычный для работавших с ним инспекторов. Казалось, он действует как бы машинально. Вещественные улики его почти не интересовали, и он был поглощен какими-то мыслями, о которых никому не сообщал.
В особенности это было заметно здесь, в кафе, когда он обращался к г-же Калас или украдкой наблюдал за ней.
Казалось, он забыл о жертве и расчлененный труп не имеет в его глазах особой важности. Он почти не уделял внимания Антуану и должен был делать усилие, чтобы выполнять свои профессиональные обязанности.
— Позвони Комельо. Предпочитаю, чтобы это сделал ты. Расскажи ему покороче о том, что произошло. Может быть, и лучше, что он подпишет постановление на арест мальчишки. Он так или иначе это сделает.
— А она? — спросил инспектор, указывая на женщину.
— Мне бы не хотелось ее трогать.
— А если он будет настаивать?
— Пусть действует, как хочет. Он начальник.
Мегрэ говорил обычным голосом, и те, о ком шла речь, слушали его.
— Вы хорошо сделаете, если поедите чего-нибудь, — посоветовал он г-же Калас. — Возможно, вас скоро прикажут увести.
— Надолго?
— Пока вы будете нужны следователю.
— Я буду ночевать в тюрьме?
— Скорее всего в доме предварительного заключения.
— А я? — спросил Антуан.
— Ты тоже.
Мегрэ добавил:
— Но не в одной камере.
— Хочешь есть? — спросила парня г-жа Калас.
— Нет.
Она все же пошла на кухню, но только для того, чтобы выпить еще глоток коньяка. Вернувшись, осведомилась:
— Кто будет стеречь дом это время?
— Никто. Не беспокойтесь. За ним присмотрят.
Первый раз в жизни Мегрэ встретил человека, которого он не понимал.
Ему приходилось сталкиваться с ловкими женщинами, которые долго упорствовали, не желая выдавать себя. Однако каждый раз он с самого начала знал — последнее слово будет за ним. Там был просто вопрос времени, терпения и воли.
С г-жой Калас все обстояло иначе. Он не мог отнести ее ни к одной известной ему категории. Он не стал бы возражать, если бы ему сказали, что она хладнокровно убила мужа и сама расчленила тело на своем кухонном столе. Но он не возражал бы также, если бы его стали уверять, что она ничего не знает о судьбе мужа.
Она была в двух шагах от него, худая и увядшая, в темном платье, висевшем на ней, как старая оконная занавеска, она была реальным человеком, из плоти и крови, с отблеском напряженной внутренней жизни в темных глазах, и, однако, в ней было что-то нематериальное, неуловимое.