Мегрэ ищет голову

— Пожалуй, когда я вот так его вижу, можно сказать, что это он и был.

— Врете! — яростно крикнул парень.

— Может, мне лучше посмотреть на него, когда он встанет?

— Не встану!

— Встать!

Голос г-жи Калас произнес за спиной Мегрэ:

— Встань, Антуан.

— Вот так, — пробормотал служащий после минутного раздумья, — я уже меньше колеблюсь. У него есть кожаная куртка?

— Пойди посмотри наверху, в задней комнате, — сказал Мегрэ Лапуэнту.

Они ждали молча. Человек с вокзала бросил взгляд на стойку, и Мегрэ понял, что ему хочется пить.

— Стаканчик белого? — спросил он.

— Не откажусь.

Лапуэнт вернулся с курткой, которая накануне была на Антуане.

— Надень.

Парень взглядом посоветовался с хозяйкой и неохотно согласился. С него сняли наручники.

— Вы же видите, что он хочет угодить шпикам. Все они одна шайка. Стоит им сказать «полиция», и они трясутся от страха. Ну, теперь вы опять скажете, что уже видели меня?

— Думаю, что да.

— Врете.

Служащий обратился к Мегрэ спокойным голосом, в котором все же проскальзывало волнение:

— Я полагаю, что мое заявление играет важную роль? Я не хочу никому причинять вреда необоснованным утверждением. Этот человек похож на того, кто сдавал чемодан на прошлой неделе. Я ведь не знал тогда, что меня о нем будут расспрашивать, и не рассматривал его. Может быть, если бы я снова увидел его на том же месте и при том же освещении…

— Вам его доставят на вокзал сегодня или завтра, — решил Мегрэ. — Благодарю вас. Ваше здоровье!

Комиссар проводил служащего до двери и снова запер ее на ключ. В его поведении была какая-то странная нерешительность, которая заинтриговала Лапуэнта. Инспектор не мог сказать, когда она появилась. Возможно, с самого начала, с той минуты, когда они вчера приехали на набережную и вошли в бистро Каласов.

Мегрэ действовал как обычно и делал то, что должен был делать, но во всем этом ощущался недостаток убежденности, непривычный для работавших с ним инспекторов. Казалось, он действует как бы машинально. Вещественные улики его почти не интересовали, и он был поглощен какими-то мыслями, о которых никому не сообщал.

В особенности это было заметно здесь, в кафе, когда он обращался к г-же Калас или украдкой наблюдал за ней.

Казалось, он забыл о жертве и расчлененный труп не имеет в его глазах особой важности. Он почти не уделял внимания Антуану и должен был делать усилие, чтобы выполнять свои профессиональные обязанности.

— Позвони Комельо. Предпочитаю, чтобы это сделал ты. Расскажи ему покороче о том, что произошло. Может быть, и лучше, что он подпишет постановление на арест мальчишки. Он так или иначе это сделает.

— А она? — спросил инспектор, указывая на женщину.

— Мне бы не хотелось ее трогать.

— А если он будет настаивать?

— Пусть действует, как хочет. Он начальник.

Мегрэ говорил обычным голосом, и те, о ком шла речь, слушали его.

— Вы хорошо сделаете, если поедите чего-нибудь, — посоветовал он г-же Калас. — Возможно, вас скоро прикажут увести.

— Надолго?

— Пока вы будете нужны следователю.

— Я буду ночевать в тюрьме?

— Скорее всего в доме предварительного заключения.

— А я? — спросил Антуан.

— Ты тоже.

Мегрэ добавил:

— Но не в одной камере.

— Хочешь есть? — спросила парня г-жа Калас.

— Нет.

Она все же пошла на кухню, но только для того, чтобы выпить еще глоток коньяка. Вернувшись, осведомилась:

— Кто будет стеречь дом это время?

— Никто. Не беспокойтесь. За ним присмотрят.

Первый раз в жизни Мегрэ встретил человека, которого он не понимал.

Ему приходилось сталкиваться с ловкими женщинами, которые долго упорствовали, не желая выдавать себя. Однако каждый раз он с самого начала знал — последнее слово будет за ним. Там был просто вопрос времени, терпения и воли.

С г-жой Калас все обстояло иначе. Он не мог отнести ее ни к одной известной ему категории. Он не стал бы возражать, если бы ему сказали, что она хладнокровно убила мужа и сама расчленила тело на своем кухонном столе. Но он не возражал бы также, если бы его стали уверять, что она ничего не знает о судьбе мужа.

Она была в двух шагах от него, худая и увядшая, в темном платье, висевшем на ней, как старая оконная занавеска, она была реальным человеком, из плоти и крови, с отблеском напряженной внутренней жизни в темных глазах, и, однако, в ней было что-то нематериальное, неуловимое.

Знала ли она сама, что производит такое впечатление? Возможно, и знала, если судить по тому, с каким хладнокровием и, может быть, иронией она, в свою очередь, смотрела на комиссара.

Отсюда и проистекала та внутренняя скованность, которую почувствовал в нем Лапуэнт. Полицейское расследование становилось единоборством между Мегрэ и этой женщиной.

Все, что не имело к ней прямого отношения, весьма мало занимало комиссара. Лапуэнт в этом убедился минуту спустя, когда вышел из телефонной кабины.

— Что он сказал? — спросил Мегрэ, имея в виду Комельо.

— Что сейчас подпишет постановление и пришлет к вам в кабинет.

— Он хочет с ним говорить?

— Он думает, что сначала вы сами его допросите.

— А она?

— Он подпишет второе постановление, вы можете делать с ним что хотите, но, по-моему…

— Понятно.