Мефистофель

ИРВИНГ. Как бы вам в нем не обмануться, дорогая моя. Конечно, кажется, что он милый, но у него нет сердца. (Обращаясь к РАФФИНГУ). Мы назвали его в честь Герберта Бирбома Три, на которого он удивительным образом похоже, хотя, и это между нами, этот Герберт – актер получше. (Опять гром). Нет-нет-нет. Господи, я должен все делать сам? Прошу извинить. (Поднимает Герберта, уносит подмышкой). Пошли, старина. В шашки сыграем позже. И перестань курить мои лучшие сигары. (Уходит в глубину сцены).

КЭТЛИН. Мое самое любимое место во всем мире. Я люблю приходить сюда и читать на сцене, даже когда мистер Ирвинг доводит до ума спецэффекты. Постоянно стремится что-то улучшить. Мег говорит, что я ослепну, читая при таком плохом освещении, но здесь я так счастлива, что мне все равно. Я чувствую себя в безопасности. Я чувствую себя дома. Так приятно видеть тебя, Джонни. Чем ты занимался все это время?

РАФФИНГ. Я только что заходил в гости к твоему другу Николасу Шофилду.

КЭТЛИН. Ох. Только он мне не друг.

РАФФИНГ. Кем бы он ни был, отыскать его оказалось нелегко.

КЭТЛИН. Ты с ним говорил?

РАФФИНГ. Еще не имел чести. Вероятно, для незваных гостей дома его нет. Ты бы очень мне помогла, ответив на несколько вопросов о нем.

КЭТЛИН. Я уже и не рада, что Мег втянула тебя в эту историю. Она и Эмми слишком волнуются обо мне. С другой стороны, совершенно непонятно, что с этим делать.

РАФФИНГ. Как хорошо ты знаешь этого человека?

КЭТЛИН. Когда мы были девочками в Корнуолле, его семья жила неподалеку, но я не помню, чтобы мы общались. И совершенно не понимаю, откуда у него такая одержимость мною. Это очень тревожит.

РАФФИНГ. Молодая женщина, которая работает в его магазине, похоже, убеждена, что Николас Шофилд – дьявол.

КЭТЛИН. Правда?

РАФФИНГ. Тебя это не удивляет?

КЭТЛИН. Нет.

РАФФИНГ. Он говорил тебе о своей уверенности в том, что он – дьявол?

КЭТЛИН. Впрямую – нет.

РАФФИНГ. Кэтлин, я начинаю склоняться к мысли, что этот Николас безумец, возможно, опасный. Как минимум, он, похоже, страдает от бредовых идей.

КЭТЛИН. Да. Если взглянуть под определенным углом, получается именно так.

РАФФИНГ. Под определенным углом? Ты видишь его не под этим углом?

КЭТЛИН. Я не знаю, каким я его вижу.

РАФФИНГ. Ты не думаешь, что человек, уверовавший в то, что он – дьявол, опасный безумец?

(По театру прокатывается раскат грома).

ИРВИНГ (за сценой). Нет-нет-нет, болван. Теперь ощущение такое, словно пернул гигантский слон.

КЭТЛИН. Я не могу сказать, будто Николас верит, что он – дьявол.

РАФФИНГ. А что ты можешь сказать?

КЭТЛИН. Ты все еще влюблен в Мег?

РАФФИНГ. А это здесь причем?

КЭТЛИН. Ты бы не делал всего этого, если бы по-прежнему не был влюблен в мою сестру. В последнее время я много думала о том, почему кто-то любит одного, а не другого, как один человек становится одержим другим. Сколько на самом деле шагов между, скажем, твоими чувствами к Мег и Николаса – ко мне? Так ли несхожи эти чувства?

РАФФИНГ. Я не считаю себя дьяволом.

КЭТЛИН. Может – считаешь, может – нет, но независимо от этого, не является ли мужская любовь стремлением подчинить женщину и властвовать над ней?

РАФФИНГ. Не хочу я ни подчинять, ни властвовать.

КЭТЛИН. Но ты хочешь, глупый. Ты же полисмен. Внешне ты, разумеется, более респектабельный, чем Николас, но есть ли у нас полная уверенность, что это не маска, которую ты носишь?

РАФФИНГ. Я не ношу маску.

КЭТЛИН. Это Англия. Здесь все носят маски. Может, у тебя получается лучше Николаса. Но по существу, думаю, речь о завоевании и враждебности. И все-таки должна сознаться, есть что-то завораживающее в этом отчаянном, демоническом преследовании и бегстве. Я бы даже сказала, гипнотическое. Потому что это есть и в нас. В женщинах. Только с нами все по-другому. Нам свойственна иная форма насилия.

(Мощный раскат грома).

ИРВИНГ (за сценой). НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ! ДЕБИЛЫ! МЕНЯ ОКРУЖАЮТ ПОЛНЕЙШИЕ ДЕБИЛЫ!

РАФФИНГ. У тебя довольно странный взгляд на эту проблему, Кэтлин.

КЭТЛИН. Я довольно странная молодая женщина, Джонни. И ты довольно странный молодой мужчина. На самом деле мы с тобой два сапога – пара. Это я не к тому, что тебе следовало ухаживать за мной, а не за Мег. Просто мы похожи. Смотрим на мир чуть наперекосяк. Та же история, кстати, и с Николасом. В наших головах звучат голоса. Что говорят твои?

РАФФИНГ. То есть ты в каком-то смысле питаешь нежные чувства к Николасу?

КЭТЛИН. Нежные чувства? К нему? Не думаю, что я могу такое сказать. Не думаю, что питаю к нему нежные чувства.

РАФФИНГ. И все таки в твоих словах слышится симпатия.

КЭТЛИН. Нет. Это не симпатия. Он мне не симпатичен. Нет, тут что-то другое. Тебе снится моя сестра Мег?

РАФФИНГ. Иногда.

КЭТЛИН. Мне снится Николас.

РАФФИНГ. Кэтлин, ты влюблена в этого человека?

КЭТЛИН. О, нет. Нет. Романтическая любовь – это гротескная форма самообмана. Но мне нет нужды говорить тебе это, так? Нет. Я не влюблена в него. В итоге, в человеке возникает ненависть к тому, кого любил.