Олькеницкий и Шейнкман увидели направленные на них стволы револьверов. В руке одного из налетчиков, стоявших немного поодаль, матовым металлическим блеском предупредительно блеснула продолговатая бомба.
— Ну, комиссары, сюды свое оружие. Жива!
Олькеницкий и Шейнкман послушно отдали свои револьверы.
— Кто Шейнкман? — спросил матросик.
Все молчали.
— Ну? Кто из вас Шейнкман? — повторил налетчик.
— Я, — сорвавшимся голосом ответил Яков Семенович.
— Вот мандат на обыск, — сунул ему под нос исполкомовскую бумагу матросик. — Вы подозреваетесь в присвоении крупных денежных сумм при разгроме Советской Рабоче-Крестьянской Забулачной республики.
— Но Якова Семеновича в то время не было в Казани! — вступилась за мужа Софья Альфредовна. — Он был в Москве, все это могут подтвердить! Спросите хоть у товарища Ленина!
— Верно, — подал голос Олькеницкий. — Яков Семенович в то время был в Москве. Это могут подтвердить товарищи Ленин и Свердлов.
Бочков промолчал.
— Что скажешь, Лось? — спросил один из налетчиков во френче.
— Разберемся, — произнес матросик, верно, пребывавший в этой пятерке за главного и носивший кличку Лось. — А вас, — обернулся он к Софье Шейнкман, — во избежание неприятностей прошу помолчать. То бишь крепко заткнуться.
Окружив «арестованных» и, уже не разбирая дороги, их повели в Займище.
Двое из нападавших были одеты матросами, двое — в галифе и френчах, а пятый, в косоворотке и картузе деревенского образца, смахивал на приказчика. Он все время молчал и поигрывал бомбой.
— Вы бы поосторожней с бомбой, товарищ, — как можно мягче произнес Шейнкман, опасливо косясь на зловещий снаряд.
— Чо? — недобро произнес одетый приказчиком, сверля взглядом предсовнаркома. — Не гавкай, гнида.
— Значица так, граждане арестованные, — объявил матросик, когда все пришли на дачу Бочкова. — Вести себя скромно и тихо. А вас, — он обратился к Якову Семеновичу, — убедительно прошу добровольно выдать незаконно присвоенные вами забулачные миллионы.
Бочков, немного оправившийся от испуга, смотрел на побелевшее лицо всесильного предсовнаркома республики и главы казанских большевиков, пламенного оратора и непримиримого революционера, нутро которого дрожало от страха, как и у всех простых смертных. Да нет, скорее больше, чем у простых смертных. Ведь ему было что терять в отличие от тех, с коими приходилось встречаться на своем тернистом жизненном пути. Молчал и Олькеницкий, скованный страшным предчувствием скорой смерти.
— Ну что, будем помогать следствию? — спросил матросик, уставившись взглядом в лоб Шейнкману.
— Но у меня нет никаких забулачных денег, — пролепетал Яков Семенович. — Я тогда был в Москве. Это могут засвидетельствовать товарищ Ленин и другие. Можно послать запрос…
— Что за чушь вы городите, — поморщился налетчик. — Детский лепет какой-то. Отдавай, гад, золото.
— Боже мой, — замельтешил-заволновался Шейнкман. — Ну почему вы мне не верите? Вот вы, товарищ, — обратился он к налетчику, также одетому матросом. — Вы ведь за Советскую власть?
— Все матросы за Советскую власть, — ответил гордо налетчик и добавил: — Отдавай, сучара, забулачные миллионы.
Шейнкман всхлипнул, всплеснул руками и замолчал. Рядом, выпучив в удивлении и без того рыбьи, навыкате глаза, громко сопела верная соратница и супруга предсовнаркома Софья Альфредовна.
— А у вас есть мандат? — вдруг резким голосом спросил Олькеницкий.
— А то как же, — весело ответил матросик и протянул Гирше Шмулевичу бумагу в одну четверть листа. Сверху на листе было написано:
— Странно, — сказал Олькеницкий, возвращая мандат. — Подписано Абдеевым и Магницким. — А я вас не знаю, и никогда не видел.
— Зато
Обыск на даче Бочкова ничего не дал.
— Ну что же, пошли, — сказал Лось, и дачников повели назад на Морквашенскую дорогу.
Дойдя до места, где дорога с обеих сторон поросла молодым дубняком, остановились.
— Ты, дамочка, поди сюда, — промолвил Лось, обращаясь к Софье Альфредовне.
Та подошла.
— Свободна. Можешь отчаливать.
— Я никуда не пойду без моего мужа, — гордо вскинула голову верная соратница и супруга. — Отпустили меня, отпускайте и его!
— Хорошо, — легко согласился матросик. — Забирай своего хахаля и ступайте отседова на хрен.
Софья Альфредовна быстро сморгнула и, схватив мужа за рукав, потащила прочь. Шейнкман обернулся к оставшимся, хотел что-то сказать, но только махнул рукой и побрел к деревне.
— А мы?! — вскричал Борис Иванович. — Его отпустили, а мы что же? И нас давайте отпускайте!
— Иди, — спокойно сказал матросик.
— Что? — не понял Бочков.
— Катись. — Лось ухмыльнулся и вперил колючий взгляд в Олькеницкого. — А вот товарищ самый главный чекист покуда останется…
— Спасибо, — пробормотал Борис Иванович, медленно пятясь назад. Затем он повернулся, прошел несколько шагов и припустил так, что не слышал даже выстрелов, которыми убивали его соратника и друга.