МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ

Николай Иванович промучился весь вечер, пытаясь вспомнить, где же он мог видеть лицо этой хорошенькой гражданки, едва не угодившей под колеса их автомобиля.

В том, что он прежде видел эту весьма привлекательную женщину, Савинский не сомневался; память его была невероятно цепкой, и человек, пусть однажды и только мельком виденный им, навсегда запечатлевался в его мозгу, как на фотографической пластине. Сбои в памяти случались по иной причине: видеть-то видел, но вот где и при каких обстоятельствах?

По опыту Николай Иванович знал, что если он и дальше будет пытаться вспомнить ее, то это ничего не даст, и он станет мучиться все сильнее, а главное — напрасно. Надо было просто переключиться на что-то другое, и тогда память сама выдаст нужную информацию без всяких на то усилий с его стороны. Однако труднее всего было приказать себе не думать о ней, ведь с мыслями справиться бывает сложнее, чем даже с собственными привычками.

Утром следующего дня его закрутили дела: ежедневное оперативное совещание, работа со сводкой происшествий, которых только прошлым вечером и ночью случилось более полутора десятков; дознание по делу подполковника Министерства внутренних дел Прогнаевского, одно время (лет десять назад) прикомандированного к Казанскому губернскому жандармскому управлению и посему присланного этапом из Нижнего Новгорода в Казань на дознание. Пока ему вменялось в вину проживание по чужому паспорту, хотя дело попахивало передачей его следователям Губернской Чрезвычайной комиссии, ибо жандармский подполковник — это вам не комар чихнул, а почти что фигура.

Взяли Прогнаевского совершенно случайно. Его, в мещанском одеянии, при бороде и усах, узнал служащий одной из пристаней, когда бывший подполковник собирался отбыть на пароходе в Астрахань. Сей служащий был целиком и полностью на стороне большевистско-эсеровской головки в городе, считался «шибко идейным» и однажды даже пострадал за свои убеждения как раз от жандармов, будучи в бытность гимназистом, выпоротым в жандармском управлении за участие в полупьяной буче, устроенной в городской гимназии студентами Императорского Казанского университета. Этот служащий, схватив Прогнаевского за поношенный рукав старенького сюртука, громко закричал:

— Милиция! Вот бывший жандарм, который Казанскую икону искал! Я узнал его! Милиция!

Представители рабоче-крестьянской уголовной милиции, распивающие рядом на дебаркадере ханку, были тут как тут и, долго не церемонясь, набросились на подполковника, повалили его и стали избивать ногами, стараясь угодить в лицо. Неизвестно, чем бы кончилось для Прогнаевского подобное «задержание», не уйми разошедшихся милиционеров начальник пристани. Бывшего подполковника определили в городской тюремный замок, а проще говоря, в каталажку, где дознанием было установлено, что сей бородатый гражданин действительно является жандармским подполковником Михаилом Васильевичем Прогнаевским, а вовсе не царевококшайским мещанином Никанором Филипповым сыном Власьевым. Незамедлительно ему было предъявлено обвинение в проживании под чужой фамилией, а чуть позже им заинтересовались следователи нижегородской Губчека. Однако никаких материалов на Прогнаевского в Нижнем Новгороде не имелось, и он был отправлен этапом в Казань, где и содержался уже более недели в губернской пересыльной тюрьме.

Допросы Прогнаевского Николай Иванович проводил самолично, потому как были они с подполковником шапочно знакомы: Михаил Васильевич частенько бывал наездами в Казани, а Савинский с девятьсот восьмого года и по сей день безвыездно проживал в городе, исправляя должность сначала начальника Сыскного отделения, а затем судебно-уголовной милиции города. Они несколько раз виделись на оперативных совещаниях у вице-губернатора, здоровались за руку и звали друг друга по имени-отчеству. Савинский пытался как можно долее задержать бывшего подполковника в своем ведомстве, ибо, попади он в Губчека, разговаривать с ним будут совершенно по-иному, если вообще станут беседовать, скорее всего просто поставят без всяких разговоров к стенке. Вот и сегодня, ближе к полудню, Николай Иванович отправился в пересыльную тюрьму, дабы продолжить дознание.

Бывший городской тюремный замок был расположен на небольшом плато северо-восточного склона Воскресенского холма, вдали от всех городских строений. Тюрьма имела несколько зданий, образующих закрытый периметр с крохотным двориком посередине, куда заключенных поочередно выводили на короткие прогулки. Имеющие двухсотлетнюю историю здания тюрьмы были огорожены высоким каменным забором около двух аршин, весьма похожим на крепостные стены, так что тюрьма и правда походила на небольшой средневековый замок.