Медвежатник

Молодой человек слегка взял девушку под руку и неторопливым шагом повел вдоль аккуратного строя берез в сторону Триумфальных ворот. Деревья напоминали шеренгу гренадеров, вытянувшихся на параде перед строгим генералом, и покачивали густыми кронами при каждом сердитом порыве ветра. Пара ничем не отличалась от многих влюбленных, которые прогуливались вдоль аллеи, и казалась на редкость красивой, и одряхлевшие старики не без зависти оборачивались на них.

— Все! Дальше я сама. — Девушка мягко высвободила руку и, помахав на прощание узенькой ладошкой, спрятанной в белую длинную перчатку, ускорила шаг.

Молодой человек некоторое время смотрел вслед удаляющейся барышне, как будто надеялся уловить ее прощальный взгляд, а потом, не дождавшись, окликнул проезжавшего извозчика и, присев на жесткое кресло, поторопил:

— К Арбатским воротам, голубчик! Да поспеши, я тороплюсь!

— Это я мигом, ваше высокоблагородие! — весело отозвался извозчик и решил требовать с барина лишний гривенник.

Девушка подошла к дверям ресторана «Эрмитаж» в тот самый момент, когда минутная стрелка на Сухаревой башне остановилась на четверти часа.

— Лизанька, голубушка, я уже начал переживать, что вы не придете. — Навстречу Елизавете, обиженно сопя, заспешил невысокий брюнет в черном костюме. На толстой шее, крепко стянув воротник, полыхала ярко-красная бабочка. Она казалась настолько живой, что не хватало всего лишь мгновения, чтобы она, качнув крыльями, оставила накрахмаленную рубашку и спряталась высоко в кроне деревьев. — На столе уже стоит шампанское, давно стынет жаркое. Я ведь оставил все свои дела и, как мальчишка, бросился к вам на свидание. Поверьте, со мной никогда такого не было. Если бы вы не пришли, я просто не пережил бы такого. Я умер бы от отчаяния и тоски!

— Хорошо, хорошо, я вам верю, пойдемте же скорее, — Елизавета бережно взяла брюнета под руку. — Я страшно проголодалась.

Савелий Николаевич Родионов остановил пролетку за два квартала от Гостиного двора. Щедро расплатившись за быструю езду, он неторопливо, помахивая тростью, пошел вдоль витрин с изображением сцен из модного спектакля.

На углу его окликнул хрипастый голос:

— Барин, подай копеечку. На том свете тебе воздастся за твое благочестие.

Савелий Николаевич достал пятак и бросил его на мятую грязную шапку нищего.

— На вот тебе, дружок, помолись за нас, грешных.

— Можешь идти, Савелий Николаевич, за тобой никого не вижу, — зашептал нищий. — У банка тоже все спокойно. Управляющий ушел и сказал, что ранее трех часов пополудни не вернется, вот чиновники все и разбрелись кто куда. — И добавил громко, чтобы было слышно на соседней улице: — Спасибо, мил человек, доброго тебе здоровьица, век твою милость помнить буду. А еще молиться за тебя стану и детишкам своим накажу! — Бродяга ловко подобрал монету и так глубоко запрятал ее за широкую рубаху, как будто это был не кружок меди, а слиток червонного золота. — Облагодетельствовал, господин! Век тебе здоровья! — не унимался бродяга.

Савелий Николаевич, не сбавляя шага, глазел по сторонам. Он напоминал беззаботного провинциала, который от обилия времени готов был заглядывать в каждую лавку и провожать взглядом проезжавшие мимо пролетки с очаровательными дамами. Весь его вид говорил о том, что он создан для праздного времяпровождения, а деловая суета ему так же чужда, как густой снег в июльскую пору. Он то и дело оглядывался на хорошеньких женщин и так радушно им улыбался, как будто с каждой из них провел медовый месяц. Савелий Николаевич был один из многих беспечных горожан, что в этот час заполнили центральные улицы, не отличался от них даже внешне: каждый второй был молод, имел коротенькую стриженую бороду и так же умело перебирал в пальцах набалдашник трости, как будто уделял этому занятию весь свой досуг. Родионов слился с фасадами зданий и выглядел на их фоне гораздо естественнее, чем цветочные насаждения во дворах замоскворецких купцов. Он с удовольствием отмечал, что прохожим его присутствие так же безразлично, как выкрики газетчиков, расхваливающих очередной номер «Вечерней Москвы». Постояв немного у витрины, он свернул в подворотню. Его исчезновение осталось незамеченным. Никто из прохожих даже не мог предположить, что молодой господин, небрежно помахивающий дорогой тростью, один из самых крупных медвежатников Москвы, сумевший только за последние два месяца выпотрошить восемь сейфов и сделать нищими трех банкиров. Обыватели пришли бы в восторг, узнав, что это тот самый грабитель, которого уже почти полгода выслеживает весь российский уголовный розыск и за поимку которого московские банкиры пообещали немедленно выложить четверть миллиона рублей золотом.

Гостиный двор клокотал тысячами голосов. К его дверям то и дело подъезжали экипажи и авто. Магазин жил особенной жизнью, которая совсем не походила на тихое существование окраинных улиц. Казалось, что в Гостиный двор съехалась вся Москва, чтобы отведать только что испеченных пирожков и прикупить к воскресному столу чего-нибудь вкусненького.