Медвежачье царство

- Изволь, хозяин таежный-набольший, вот колдовская, цыганская. Мы ее,..

- Не говори… Я знаю… Я ведь все знаю… Вы ее у пьяного цыгана отобрали, у волшебника… Вот ладно… Очень приличная трубка, большущая. Ну, благодарим…

Тут ворон припорхнул, горячий уголек принес, а мелкое зверье начало яркий огонь разводить, теплину.

- Ишь, как при живом-то огне весело… - сказал главный и подставил к костру брюхо…-Съел я сегодня теленка да в малиннике с час сидел, кусты обсасывал… чего-то пучит…

А маленькие бурундучки-свистунчики, пестренькие такие зверушки с котенка величиной, начали по медведю ползать да блох в его шубе искать. Тот кряхтел от удовольствия и покорно оттопыривал то одну лапу, то другую.

- Что, ребятишки, много неприятеля-то? А?

- Кой-что попадается… А вот мы их… щелк-щелк-щелк!

- Вали, ребятенки, веселей; имай их, бродяжню беспаспортную…

Медведь закряхтел, улыбнулся:

- Вот тебе и лесной повелитель, а блошиная свора прямо замучила. Тут как-то барсучишко хромой у меня был, присоветовал к бродяге обратиться, к каторжанину; говорит, слово, мол, такое знает… Да чего-то, по правде сказать, побаиваюсь: начнет блох выводить, да еще, чего доброго, возьмет да укокошит.

Медведь задымил цыганской трубкой, а все зверушки, зайцы с зайчатами, бурундуки, горностаи уселись вокруг костра и приготовились слушать набольшого.

* * *

- Много врут про нас, про медведей. Говорят, что мы зимой лапу сосем, тем и сыты бываем… Враки… Мы просто дремлем… И так тихо дышим, что даже зверовые собаки-медвежатницы, ежели мимо берлоги бегут, и то нашего духу не чувствуют. Ну, правду надо говорить, и мы их не слышим. Тогда охотники возьмут срубят дерево и грохнут его на самую берлогу. Земля гулко дрогнет, вот мы тогда вздохнем, проснемся, собаки и учуют… А вот расскажу вам, ребятенки, как на нас, на медведей, зимой спячка наваливается… Только скучно, смотрите, будет. Ведь, это не сказка, а доподлинная правда… Говорить, нет?

- Сказывай, набольший медведище, сказывай скорей!- враз все заспорили, а Тереха даже кудри от ушей откинул, чтобы лучше слышать и поближе придвинулся к костру.

- Ведь нас зима не кормит, мы летом хлеб не сеем, на круглый год не запасаем… Да и живность не всякий медведь ест… А кто живностью балуется, ну лошадь, али корову заломает, тех люди называют стервятниками… «Это, говорят, медведь-стервятник, самый злой, для человека опасный». Ну, верно… страшно в лесу повстречаться с таким. Это правильно. Ну, так вот, о чем, ‘бишь, я хотел?.. Запамятовал…

- О спячке, дедушка медведь, о спячке,-пропищали звери и замахали хвостиками.

- Ах, да!.. Я к тому и веду, что нас зима не кормит… Вот, вот… Ну, стало быть, нам зимой спать положено… Мы после Воздвиженья себе место отыскиваем, берлогу роем где-нибудь в трущобе, под огромным корнищем, а к Михайлову дню -это по-человечьи в середке ноября-уж все медведи спят. До самой до весны.

- А к спячке мы себя готовим так: перво-наперво прочистим себе нутро, чтоб кишки были как стеклышко, все бруснику да зелень едим, да все воду, все воду пьем, нутро прополаскиваем. Опосля того ищем такую тонкую траву, нежную, будто бабий волос, - не знаю, как она прозывается,- скатываем ее в комок и глотаем.

Этот комочек мягкий проползает через все нутро и останавливается у самого выхода, как пыж в ружье.

- Хи-хи…- не утерпела белка, но тотчас закрыла мордочку пушистым своим хвостом, сконфузилась.

Медведь погрозил ей лапой:

- Ничего тут смешного нет… Я дело говорю, не вру.

- А когда спите, сны видите? - спросил Тереха.

Нет, никаких мы снов не видим, а весной проснемся, думаем, что всего какой-нибудь час проспали. Вылезаем мы тощие, весь жир за зиму спускаем… Шерсть из нас клочьями лезет. Выберемся на волю, рявкнем от радости, кататься по земле начнем. Как же: весна, солнышко, всамделишная жизнь!

Набольший выскреб когтем копдовскую трубку и зарыл под корневище:

- Лежи, трубка, лежи… Цыгану не давайся.

* * *

Ну, пойдемте-ка, ребята, в осинник: выдам вам ярлык, - сказал он Терехе с медвежонком.

В тайге еще светло, но солнце уж село, близился таежный вечер. Осины шелестели, хоть ветра не было, а листы шептались, уж такое это дерево.

Медведь выбрал ядреную лесину, всплыл на дыбы и царапнул осиновую кору.

- Вот так когтищи у тебя!- удивился Тереха.- Аж сок из осины брызнул.

- Как-то я,- сказал медведь и опустился на четвереньки,- вот так же в тайге положил когтями на дереве мету… А через недельку гляжу: выше моей меты охотник рогатиной зарубку сделал. Как, мужик выше меня захотел быть?.. Врешь, дядя! Привскочил я, царап. Перевысил охотничью зарубку, а сам схоронился в чаще, жду. Вот пришел тот самый охотник, посмотрел на мою мету, сказал: «Ишь ты, медвежья душа… А все-таки я над тобой верх возьму»,- да и полез с рогатиной на дерево - зарубку класть. Вскипело тут мое сердце, сдернул его за ноги: «Я здесь тайгой владею! Не смей мою смету превышать».

Медведь посмотрел добрыми глазами на Тереху, отошел прочь, покачался маленько, крикнул:

- Пустите-ка!- и, разбежавшись, ударил плечом по осине. Осина хрустнула и упала.