— Дура ты психованная, — сказал он устало. — Я ж с тобой по-хорошему хотел… А ты такая же падаль, как и все остальные. Падаль…
20
В тюремной парикмахерской стоял смрад прелых хризантем, тяжелый и приторный. Было жарко и грязновато. Охранник, не снимая наручников, усадил Белку в кресло. Сам сел у стены и тут же задремал. Белка выпятила губу, подалась вперед, к зеркалу. Нижняя губа набрякла и противно пульсировала.
Парикмахерша, старая негритянка с фиолетовым лицом, косолапая, в стоптанных клетчатых тапках, весело подмигнула Белке.
— Перманент? — Она широко улыбнулась, у нее оказались превосходные белые зубы. — Завивка? Бигуди?
Белка мрачно смотрела в сторону.
— Стрижка? Или что?
— Или что, — буркнула Белка.
— Или что, — довольно пропела негритянка, вытирая ладони о передник. Из кармана, как из сумки кенгуру, торчал парикмахерский хлам — расчески разных калибров, ножницы, какие-то по-щучьи хищные стальные прищепки.
Парикмахерша расправила и смачно тряхнула застиранной простыней. Ловко накинув на Белку, подоткнула концы у шеи.
— Не жмет?
— Не жмет.
Негритянка что-то утробно замурлыкала, бесшумно ходя вокруг кресла и вглядываясь в Белкину макушку.
— Ты зря так, с Пасечником… — сказала она.
Белка вопросительно посмотрела на ее отражение в зеркале. Парикмахерша засмеялась.
— «Медовый рай»! Тут все известно еще до того, как случилось. Тюремный интернет!
— Может, вашему интернету известно, чего это Пасечник меня так обхаживает?
Негритянка снова засмеялась — у нее был молодой звонкий хохоток. Белка невольно улыбнулась.
— Ну ты чисто маргаритка! Пасечник решил через тебя знаменитым стать. Ты со своей вышкой будешь самой молодой бабой. Из тех, кого закоптили. Не только в «Медовом раю», а вообще. За всю историю Америки, понимаешь? Это ж в Книгу рекордов Гиннесса! — Она выпучила глаза. — А ты его по яйцам!
Она снова зашлась звонким хохотом.
— Але! Слышь, ты! — Охранник, дремавший на стуле в углу, проснулся. — Хорош тут ржать! Давай стриги ее, жаба жирная!
Негритянка, давясь смехом, махнула рукой. Наклонилась к Белке.
— Он ведь хотел, чтоб интервью там всякие, телевидение. Журналисты… Чтоб фотографии в газете. А ты его, понимаешь, ногой по…
Она зажала рот рукой и беззвучно затряслась.
Белка глядела в зеркало — охранник снова закемарил, приоткрыв рот и уютно обняв ладонями живот. Над ним была приколота полинявшая в голубое древняя реклама мыла, а рядом с плакатом в кривой раме под мутным стеклом висела фотография какой-то женщины. Это был один из тех древних фотопортретов, черно-белых, с гладкой студийной ретушью, на которых все женщины выглядели усредненно-красивыми и отличались лишь мастью. Эта, на фото, была радикально гнедой. С ровной черной челкой и смоляными, будто прочерченными углем, бровями.
— Это кто? — Белка кивнула на фото.
— Джулия Расмуссен. — Негритянка повернула кран, подставила под струю редкозубую расческу.
— А кто она?
— Первая директриса Рая. Еще в Депрессию, почти сто лет назад.
Негритянка начала неторопливо расчесывать Белкины волосы. От воды они потемнели, стали прямыми. Негритянка взяла ножницы, застрекотала над головой.
— Хочешь, сварганим, как у нее, — типа ретро? Бабетту эдакую, а?
Белка помотала головой.
— Не мой стиль… — Она задумалась. — У тебя бритва есть?
Негритянка вопросительно посмотрела на нее.
Через двадцать минут голова Белки была гладкой и блестящей, как шар для игры в кегли. Парикмахерша стерла остатки мыльной пены полотенцем, отступила назад.
— А что… — глядя в зеркало, проговорила она. — Впечатляет.
Белка открыла глаза — все эти двадцать минут она сидела зажмурившись. Из зеркала на нее хмуро глядело чужое лицо, взрослое и злое. С внезапно потяжелевшим подбородком, синевой под глазами и новой упрямой складкой между бровями.
Белка подняла скованные браслетами руки, осторожно положила обе ладони на голову. Кожа оказалась по-младенчески нежной. Белка усмехнулась.
— Даже очень… — тихо проговорила она, не отрываясь от зеркала. — Даже очень…
21
Татуировки в их блоке колола Зуда, вертлявая жилистая бабенка, похожая на цыганенка. Белка как-то видела ее в душе — на теле Зуды не осталось живого места, вся кожа была покрыта наколками.
— Мощно… — Зуда уважительно кивнула, разглядывая бритую голову Белки. — Можно?
Белка кивнула. Зуда провела пальцами по макушке.
— Красиво… Слушай, — воодушевленно начала она. — А давай прямо от темечка дадим такие линии, они будут на затылке сходиться, а после по позвоночнику и как у летучей мыши… такие перепонки, знаешь? Крылья такие? А?
Белка покачала головой.
— Нет. Голову жалко. Я на шее хочу. Только у меня ничего нет. Заплатить…
— Да не гони! — Зуда махнула рукой. — Ты ж у нас как Майкл Джексон! Знаменитость! Лавандос — труха, нарисую от души.
Она нервно засмеялась. Белка слышала, что Зуда крепко сидит на коксе — дрянном тюремном кокаине, разбодяженном толченым стеклом и мелом.