— Но вам обязательно надо посетить Мюнхен. Кто не видел Мюнхен, не видел Германию. Все выставки, все искусство, вся духовная жизнь Германии — всё в Мюнхене. В августе там Вагнеровский фестиваль, а Моцарт, а японские картины… Я уж не говорю о пиве! Пока не побываете в Мюнхене, не узнаете, что такое настоящее пиво! Знаете, каждый вечер я встречаюсь с очаровательными дамами, но эти дамы, скажу я вам, выпивают вот столько.
Когда он отмерил высоту немалого умывальника, я улыбнулась.
— Стоит мне выпить мюнхенского пива, я начинаю ужасно потеть, — сказал герр Хоффман. — Здесь, на лугу или перед ваннами, я тоже потею, но мне это нравится, а в городе совсем не то.
Побужденный воспоминанием, он провел салфеткой по шее и лицу и тщательно протер уши.
На стол поставили стеклянное блюдо с абрикосовым джемом.
— А вот и фрукты! — сказала фрейлейн Стиглауэр. — Они очень полезны для здоровья. Сегодня утром доктор сказал мне, что чем больше я ем фруктов, тем лучше.
И она принялась выполнять совет врача.
— Полагаю, вас тоже пугает возможное вторжение? — спросил Путешественник. — О, это хорошо. В газетах все время пишут об англичанах.
Вы видели?
— Да. — Я выпрямилась. — Уверяю вас, мы не боимся.
— Интересно, почему? — вмешался герр Рат. — У вас ведь нет армии, если не считать нескольких мальчишек, у которых в жилах сплошной никотин.
— Не бойтесь, — сказал герр Хоффман. — Нам не нужна Англия. Иначе она давно уже была бы нашей. Вы, правда, не нужны нам.
Он помахал в воздухе ложкой, глядя на меня так, словно я была ребенком, которого он может обласкать или прогнать по собственному усмотрению.
— А нам не нужна Германия, — отозвалась я.
— Сегодня утром я принял сидячую ванну. Значит, вечером предстоит ванна для колена и руки, — пришел мне на помощь герр Рат. — Потом в течение часа упражнения, и все. Бокал вина и рогалики с сардинами…
Подали вишневый пирог со взбитыми сливками.
— Какое мясо больше всего любит ваш муж? — спросила Вдова.
— Не знаю.
— Как это не знаете? Вы давно замужем?
— Три года, — ответила я.
— Не может быть! Вы бы и неделю не продержались в его доме, если бы не знали.
— Я не спрашивала. Ему все равно, что есть.
Пауза. Все смотрели на меня и качали головами, думая о вишневых косточках.
— Неудивительно, что в Англии повторяются парижские ужасы, — заметила Вдова, складывая салфетку. — Как может женщина удержать мужа, если после трех лет замужества не знает, что он любит?
—
—
Я закрыла за собой дверь.
Барон
перевод Л. Володарской
— Кто он такой? — спросила я. — И почему всегда сидит один, спиной к нам?
— А, — прошептала фрау Оберрегейрангшрат, — это Барон.
Она глядела на меня с важностью и едва заметным пренебрежением — с выражением «неужели-непонятно-с-первого-взгляда».
— Бедняжка, в чем же он виноват? — воскликнула я. — Нельзя же только из-за одного этого лишать его интеллектуального общения.
Не держи фрау Оберрегейрангшрат в руке вилку, она перекрестилась бы.
— Нет, вы не поняли меня. Его род один из старейших.
Разнервничавшись не на шутку, она повернулась к фрау Докторше, которая сидела слева от нее.
— Омлет пустой…
Я посмотрела на представителя одного из старейших баронских родов. Он ел салат — подхватывал на вилку целый лист и медленно, по-кроличьи, обкусывал его — захватывающее было зрелище.
Небольшого роста, худой, со скудными черными волосами на голове, такой же бородой и желтоватой кожей, Барон всегда был в черном полотняном костюме и такой же грубой рубашке, черных сандалиях и самых больших очках в черной оправе, какие мне когда-либо приходилось видеть.
Сидевший напротив меня герр Оберлерер мягко улыбнулся.
— Вам, gnadish[43] фрау, наверняка интересно наблюдать… это в самом деле
Я изобразила восторг и робость.
— А у вас в Англии, в ваших пансионах, вряд ли теперь встретишь настоящих аристократов, не то что в Германии.
— Да уж нет, конечно, — ответила я, все еще загипнотизированная Бароном, напоминавшим мне маленького желтого шелкопряда.
— Барон приезжает каждый год, — продолжал герр Оберлерер. — У него нервы. И ни разу не заговорил ни с одним из гостей —
Улыбка промелькнула на его лице. И я как будто воочию наблюдала, как он представляет великий миг нарушенного молчания когда-нибудь в будущем долгожданный обмен любезностями, незабываемое газетное жертвоприношение Благороднейшему и ответное «danke sh"on», о котором будут рассказывать из поколения в поколение.
В это мгновение пришел почтальон, похожий на офицера германской армии. Швырнув мои письма в молочный пудинг, он обернулся к официантке и что-то шепнул ей. Она торопливо убежала, и почти тотчас появился управляющий пансионом с небольшим подносом в руках. На подносе лежала открытка с каким-то видом, и, почтительно наклонив голову, управляющий направился с ней к Барону.