Перед потрескивающим камином, поставив на подушку ноги и укутав колени пледом, полулежала в шезлонге Линда Бернел. Посреди комнаты за столом сидели Бернел и Берил; перед ними стояло блюдо с бараньими отбивными и коричневый фарфоровый чайник. Над спинкой шезлонга, в котором сидела Линда, склонилась Изабел. Она держала в руке гребенку и легкими ритмичными движениями водила ею по голове матери, зачесывая назад завитки волос. За островком света, падавшего от лампы и камина, тянулась темная и пустая комната, которая кончалась зияющей чернотой окон.
— Кто это? Дети? — сказала Линда. Но в действительности ей было решительно все равно. Она даже не открыла глаза, чтобы взглянуть на них.
— Сейчас же поставь лампу, Кези, — приказала тетя Берил. — Чего доброго, у нас загорится дом раньше, чем мы успеем распаковать чемоданы. Еще чаю, Стенли?
— Пожалуй. Налей мне пять восьмых, — сказал Бернел, протягивая чашку. — Возьми вторую отбивную, Верил. Первоклассное мясо, правда? Не слишком постное и не слишком жирное. — Он повернулся к жене. — Линда, милая, может, ты все-таки поешь немного?
— Меня тошнит от одной только мысли… — Она по обыкновению подняла одну бровь.
Бабушка принесла детям хлеба и молока. Они сели за стол; перед их раскрасневшимися сонными лицами колыхался волнистый пар.
— А мне дали мяса на ужин, — сказала Изабел, продолжая осторожно водить гребнем. — Мне на ужин дали целую отбивную с косточкой и ворчестерским соусом. Правда, папа?
— Перестань хвастать, Изабел, — одернула тетя Берил.
На лице Изабел изобразилось изумление.
— Я совсем не хвастаю. Разве я хвастаю, мамочка? Я и не думаю хвастать. Я думала, им это будет интересно. Я только хотела им рассказать.
— Очень вкусно. Благодарю, — сказал Бернел. Он отодвинул тарелку и, вытащив из кармана зубочистку, начал ковырять в своих крепких белых зубах.
— Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы Фреду до отъезда дали перекусить на кухне. Будьте так добры, мама.
— Хорошо, Стенли. — Старая женщина направилась к выходу.
— Минуточку, мама. Вы не помните, куда засунули мои домашние туфли? Пожалуй, раньше, чем через месяц-другой, мне не удастся до них добраться. Как вы считаете?
— Я помню, — встрепенулась Линда. — Они сверху в полотняном портпледе с надписью «самое необходимое».
— Будьте добры, мама, достаньте их мне.
— Хорошо, Стенли.
Бернел вышел из-за стола, потянулся и, подойдя к камину, встал к нему спиной, приподняв фалды сюртука.
— Ну и неразбериха, клянусь богом! А, Берил?
Берил, которая маленькими глотками пила чай, положив локти на стол, улыбнулась ему. На ней был надет новый розовый передник; рукава блузы она закатала до самых плеч, обнажив руки в хорошеньких родинках; волосы заплела в длинную косу и откинула на спину.
— Как вы думаете, сколько понадобится времени, чтобы все вошло в норму? Недельки две, а? — поддразнивая, спросил Стенли.
— Боже мой, конечно, нет, — беззаботно сказала Берил. — Самое худшее уже позади. Мы со служанкой весь день работали как каторжные, и когда мама приехала, она тоже сразу впряглась. Мы ни на минуту не присели. Ну и день!
Стенли почуял упрек.
— Я полагаю, вы не ждали, что я брошу дела в конторе и примчусь прибивать вам здесь ковры. А?
— Конечно, нет, — засмеялась Берил. Она поставила чашку и выбежала из комнаты.
— Какого дьявола ей от нас нужно? — возмутился Стенли. — Она думает, что будет сидеть и обмахиваться веером из пальмовых листьев, а я найму рабочих для этой ерунды. Ей-богу, неужели она не может иногда приложить свои ручки, не подымая при этом шума, ну хотя бы из простой…
Он помрачнел: в его чувствительном желудке отбивные уже начали сражаться с чаем. Но Линда протянула ему руку и привлекла его к своему шезлонгу.
— Тебе сейчас плохо приходится, милый, — сказала она.
В лице у Линды не было ни кровинки, но она улыбнулась, и ее пальцы уютно устроились в его большой красной руке. И Бернел успокоился. Он вдруг засвистел: «Как лилия чиста, красива и вольна…» Хороший знак.
— Ну как, тебе здесь нравится? — спросил он.
— Я не хотела тебе говорить, мама, но, кажется, я должна сказать, — произнесла Изабел. — Кези пьет чай из тетиной чашки.
4
Спать их повела бабушка. Она шла впереди со свечой; лестница гудела от топота детских ног. Изабел и Лотти уложили в отдельной комнате; Кези уютно устроилась в мягкой бабушкиной постели.
— А простынок сегодня не будет, бабушка?
— Нет, сегодня не будет.
— Щекотно, — сказала Кези, — но индейцы тоже спят без простынь. — Она притянула к себе бабушку и поцеловала под подбородком. — Возвращайся поскорее и будь моим храбрым индейцем.
— Ах ты, глупышка, — сказала бабушка, подтыкая со всех сторон одеяло. Кези очень любила, когда ей подтыкали одеяло.
— Ты унесешь свечку?
— Да. Шш-ш! Спи!