Медный всадник

Летом 1836 г., в период издания Пушкиным трехмесячного журнала-обозрения «Современник», он решил вновь попытаться издать «Медного Всадника», пользуясь тем, что материалы, помещаемые им в «Современнике», проходили не царскую, а общую цензуру. И как бы стеснительна ни была эта цензура, руководимая личным врагом поэта, министром народного просвещения С. С. Уваровым, он надеялся, что при условии некоторой переработки наиболее «опасных» мест, отмеченных в 1833 г. Николаем I, поэма будет разрешена.

С этой целью он отдал переписать поэму «Медный Всадник» с Цензурного автографа 1833 г. (ЦА), и к середине августа 1836 г. была готова аккуратно переписанная писарская копия (ПК),[480] для которой Пушкин, еще отдавая в переписку Цензурный автограф, переделал заключительные стихи Вступления — «Была ужасная пора» и т. д. (стихи 92-96), как это было показано выше.

Получив готовую копию, Пушкин нанес на нее карандашом все цензорские пометы, сделанные в ЦА рукою Николая I, чтобы по ним «выправить» в цензурном смысле свою поэму. Но, перечитывая ее почти через три года после создания, он уже с начала стал вносить, помимо цензурных, смысловые и стилистические исправления, местами очень существенные, хотя они и не затрагивали идейного содержания, концепции «Медного Всадника». Так, он внес в «Предисловие» поправку, уточняющую смысл слова «подробности», — «подробности наводнения», чтобы не давать повода читателю думать, что поэт заимствовал из журналов сюжет своего произведения — о личности и судьбе его героя, Евгения.[481]

Дойдя до стихов 39-42 («И перед младшею столицей Померкла старая Москва» и т. д.), Пушкин зачеркнул второй из стихов, заменив его другим — «Главой склонилася Москва». Такая замена едва ли достигала цели: внимание Николая привлекла, конечно, не «старая Москва», а сравнение двух столиц с двумя царицами — новой и прежней, «порфироносной вдовою». Однако при издании поэмы после смерти Пушкина эти стихи, не переделанные и Жуковским, беспрепятственно прошли, как уже говорилось выше, цензуру «Современника».

В начале Первой части поэмы Пушкин внес исправление в стих 119: слова о Евгении «Живет в чулане» он заменил более точными и выразительными — «Живет в Коломне».

Все это поправки в отдельных словах. Но далее, начиная со стиха 136 и до стиха 144 включительно окончательного текста, Пушкин перерабатывает весь текст, а дальнейшие стихи, от «Жениться? что ж? зачем же нет?» до «И внуки нас похоронят…» (стихи 145-158), зачеркивает тремя жирными вертикальными чертами, ничем их не заменяя. Последнее обстоятельство очень важно: оно оказало влияние на все посмертные издания поэмы, начиная с публикации в «Современнике» 1837 г.; все издатели Пушкина — Жуковский, Анненков и прочие, кроме одного П. Е. Щеголева, следовали пушкинскому вычерку и иначе не могли поступить. Никто из них не знал, что Пушкин, зачеркнув эти 15 стихов, тут же написал им в замену на отдельном листке новый текст. Листок затерялся, и в течение 110 лет, с 1836 по 1947 г., никто его не видел и о нем не догадывался. Эти стихи были введены в основной текст только в V томе академического издания, в 1948 г. Об этом мы будем подробнее говорить дальше, перейдя к посмертной истории «Медного Всадника».

Большую переработку, не меняющую смысла, но уточняющую текст и делающую его более выразительным, произвел Пушкин в описании наводнения в стихах 179 («Погода пуще свирепела») — 199 («Плывут по улицам! Народ…»). О размерах и содержании этой переработки дает представление таблица разночтений двух текстов поэмы — 1833 и 1836 гг. (см. настоящее издание, с. 83-85).

Дойдя далее до конца Первой части и встретясь с цензорской отметкой у слова «Кумир» (стих 259), Пушкин заменил его словом «Седок»:

Стоит с простертою рукою
Седок на бронзовом коне.

Эта замена (не очень удачная!) была им придумана еще раньше и внесена в БА тем же пером и тем же почерком — очевидно, тогда, когда ПК не была еще готова. Это была вторая (после «Главой склонилася Москва») автоцензурная поправка, и в ней, как и в первой, чувствуется насильственность той операции, которой пришлось поэту подвергнуть свои стихи.

В начале Второй части внесены незначительные стилистические изменения, показывающие, как внимательно и вдумчиво перечитывал Пушкин предназначенное к печати произведение. Нужно отметить одну из поправок: второе полустишие стиха 344 — «И Хвостов» изменено на «Граф Хвостов», что придавало еще большую иронию упоминанию о «бессмертных стихах» «поэта, любимого небесами», а этим — неожиданным на первый взгляд — упоминанием Пушкин несомненно дорожил, как прекрасной концовкой описания той «багряницы», которой «прикрыто было зло», того «порядка», в какой вошла жизнь потрясенной наводнением столицы, — описания, в котором каждая строка и каждый образ звучат негодующим, почти сатирическим опровержением официальной лжи, вычитанной поэтом из журнальных статей и из книг Берха и Аллера.