Медиум

Ситуация разрешилась. Сделав внушение бузотерам, полиция с достоинством удалилась. Молодые расслабились. Девица подбоченилась, с ненавистью воззрилась на Вадима. Внучок со злобной гримасой принялся гипнотизировать Павла. «Юдише швайн…» – процедили кривые губы. Фельдман подскочил, чтобы врезать точно в лоб.

– Хватит! – рявкнул старик.

Настала тишина. Оцепенение навалилось. Настенные часы показывали половину первого. Немая сцена. Застыла Клара Леопольдовна со шваброй наизготовку. У Хольгера дрожали губы, он не замечал, что оторвана пуговица на жакете. Полина Юрьевна сидела в кресле – готовая покойница, с черным лицом, вены на руках вздулись от напряжения.

Внук в сердцах сплюнул, схватил девицу под локоть, потащил в глубину холла, где за лестницей виднелись несколько дверей.

– Спасибо, дорогие соотечественники, за помощь, – криво усмехнулся Басардин, – Нет, действительно, я очень признателен. Так не хотелось вам говорить, что мой внук, помимо прочих недостатков, еще и наркоман. Пусть посидят в своей комнате, не будем их пока гнать. Но долго я их присутствие не потерплю…

– Дай им денег, Анатолий, – слабым голосом произнесла Полина Юрьевна, – Это становится невыносимым, он неисправим. Только неприятностей с полицией в этом доме не хватает…

– Может, продолжим нашу беседу, Анатолий Павлович? – вкрадчиво сказал Фельдман.

– Продолжим, конечно, – вздохнул Басардин, – Только если позволите, я немного отдохну, а потом – добро пожаловать в мой, так сказать, Studierzimmer…

Оцепенение нарастало. Старик, держась за перила, поднялся вверх. За ним ушла Полина Юрьевна – сгорбленная, постаревшая. Рассосались Хольгер и Клара Леопольдовна. Фельдман взялся за сотовый телефон, начал названивать Гюнтеру, при этом ревниво поглядывал на Вадима. Пришлось, кряхтя, выбираться из кресла. Он отправился в сад. Охранник приветливо улыбнулся, что-то сказал. Вадим кивнул, пожал плечами, тоже улыбнулся. Он бродил по аллеям позади дома, наслаждался тишиной, приятными цветочными ароматами.

– Чертов Гюнтер, – вырос за спиной, как черт из табакерки, Фельдман, – Он вчера вечером не вылезал из пивной. Подцепил белокурую «Гретхен», теперь не может выставить ее из номера. Но тему Шлаузе обещал проработать.

Они молчали несколько минут, угрюмо созерцая цветущее садовое хозяйство. Осадок на душе становился густым и откровенно гадостным. Дружно посмотрели друг на друга, зашагали в дом. Посторонился охранник.

В холле царила какая-то предвзятая тишина. Настенные часы показывали начало второго, куда девалось время?

– Ты уверен, что в этом вшивом королевстве все неладно? – пробормотал Вадим, – Я слышал, что опасность подстерегает в первую очередь тех, кто ее боится.

– Бернард Шоу, – уточнил Павел, – Плохой афоризм. Бояться нужно всегда. Только идиот не боится. Особенно когда предчувствия бьют ключом…

На лестнице им встретился пожилой датчанин. Тактично посторонился, уступая дорогу. Его лицо было бледным (у всех живых в этом доме бледные лица).

– Все в порядке, Хольгер?

– А что должно быть не в порядке? – скрипнул дворецкий.

– Господин Басардин отдыхает?

– М-м… видимо, да, – дрогнула жилка на мучнистом виске, – Вы сами видели, как господин Басардин отправился к себе наверх…

Беспокойство усиливалось. В коридоре им попалась Клара Леопольдовна. Она тащила, держа перед собой, как божий крест, горшок с засохшей фуксией – закусила губу от усердия, капля пота свисала со сбившейся на лоб седой пряди. Мужчины расступились, женщина прошла.

– Вы откуда, Клара Леопольдовна? – спросил Фельдман.

Женщина не ответила, покосилась через плечо. Засохшая фуксия, если память не изменяла, произрастала в конце коридора, рядом с окном, выходящим в сад. Дверь в хозяйскую спальню была закрыта. Фельдман вкрадчиво постучал.

– Да? – раздался сухой голос.

Старость – не радость. Женщина в полуразобранном виде, разменявшая восьмой десяток – зрелище не для слабохарактерных. Время всем воздает… Полина Юрьевна, в махровом халате, наброшенном поверх пеньюара, с распущенными волосами, обострившимся землистым лицом, сидела в старомодном кресле, чем-то смахивающем на электрический стул, равнодушно смотрела на посетителей. Несколько мгновений назад она перебирала стопку пожелтевших конвертов – старых, советских времен, с двухцветной каймой авиапочты.

– Нижайше просим прощения… – затянул Фельдман. Вадим не выдержал, отпихнул товарища, вошел в спальню. Кровать была заправлена. Кроме хозяйки, здесь никого не было. Дверь в санузел заперта на задвижку снаружи.

– Послушайте, господа… – шевельнулась дама.

– Анатолий Павлович… – начал Вадим.

– Анатолий Павлович отдыхает, – резко отозвалась женщина, – Он просил вас не беспокоить… Он слишком перенервничал, выпил лекарство…

– Где он отдыхает? – хором спросили Вадим с Павлом.

– Я думаю, в розовой спальне, – пожала плечами Полина Юрьевна, – Он часто отдыхает там днем. Вторая дверь по коридору, в ней когда-то жили наши дети… Что с вами, господа?