Медиум

— Ну и я подумал, что щас этого упыря укатаю влегкую. Вышли с ним, начали зарубаться. Тот вроде поначалу умело прыгал, но я его сумел подловить. Пару раз втащил ему, но вскользь, вертлявый больно уж он. Уже, думаю, все, поплыл, засранец, как тот мне сперва в табло засветил, а потом такую серию провел, что я вообще не понял, откуда плюхи прилетали. Я даже отрубился на полсекунды, оклемался уже стоя на карачках…

От подобного пересказа градус удивления мужчины начал повышаться еще сильней, достигая апогея. Застыв с сигарой на полпути ко рту, он с трудом переваривал услышанное. Отрубился? Как такой шкет, восьмидесяти килограмм, мог свалить без малого кандидата в мастера спорта по боксу, который тяжелее его чуть ли не в полтора раза?! Да хозяину кабинета было известно как минимум о трех случаях, когда Борис получал в голову битой, но оставался на ногах. Да вспомнить только случай, когда во время схватки на «Бойне» два года назад о его чугунную башку человек колено повредил! А тут какой-то клоп опрокинул его рукой, да еще и в перчатке?

— Повтори, что ты сказал?

— Говорю, вшатал он мне лихо, как сопляку вчерашнему. Первая трехминутка не закончилась, а я уже выбыл. И удары у него такой тяжести, что котелок до сих пор гудит.

— Интересно-интересно… — мужчина в кожаном кресле задумчиво потер подбородок. — Ну, а дальше чего? Наехать на него попытался?

— Ну, если честно, да… задела меня эта вся хрень. И эти еще, стояли вокруг, глазели, как в цирке, мля, обсуждали чё-то. В общем, фраернул я, походу. Вызвонил «бумера» с пацанами и стал ждать на парковке.

— Эх, Боря… не умеешь ты проигрывать, совсем не умеешь. Учишь тебя, учишь, а ты все тем же беспредельщиком остаешься.

— Виноват, Игнат Альбертович, бес попутал…

— Берега ты попутал! Дальше давай излагай.

— Когда этот хрен вывалился из зала, я его сразу приметил. Он в тачку нафаршированную забрался, стал выезжать, и тут мы его перекрыли. На улицу выскочили, машину его окружили, ну и вроде как на джентльменский разговор стали его вызывать…

— Ой, Борис, — хозяин кабинета не удержался и хохотнул, — ты морду свою-то видел? Где ты, и где джентльменский разговор. Ты ж его хотел загасить там.

— Не, ну чё сразу загасить? Просто чуток помять, не больше. Я же не отморозок какой, чтоб прям посреди улицы человека… того…

— Ага, а «помять», значит… — мужчина выделил это слово интонацией, — посреди улицы — это уже нормально? Ладно, не куксись, что потом произошло?

— А потом он вылез из шушлайки своей и без разговоров нам по резиновой пуле в фанеру пустил.

— Что, прям каждому?

— Каждому…

— А вы что, разини, укрыться даже и не попытались?

— Так не успели же. Он как, мать его, Клинт Иствуд, отстрелял за пару секунд, наверное. Я такое только в кино и видел…

— И не промахнулся?

— Сложно сказать… но вроде нет. Прицельно бил и быстро.

Тут Борис рефлекторно попытался спрятать правую руку, которой он словил вторую пулю. По его тыльной стороне ладони расплылась темно-фиолетовая гематома от попадания, в центре которой зияла сорванной кожей неровная овальная рана.

И это движение не укрылось от внимательного взгляда босса.

— А с рукой что?

— Тоже он.

— С травмата?

— Ага…

— Почему именно в руку?

— Ну-у-у… так вышло, вроде как…

Игнат Альбертович не был дураком, и складывать два и два он прекрасно умел. В противном случае он бы никогда не забрался на высоту своего нынешнего положения.

— Вышло, мля?! — Мужчина так резко вскочил, что тяжелое кожаное кресло покачнулось и чуть было не упало. — Ты что, сучара, ствол достать хотел?! Совсем борзота зашкаливать стала, мудила?!!

Весь напускной лоск этого степенного господина улетучился вмиг, растворившись, как снежинка в кипятке. Под ним, как у позолоченного лезвия стилета, под блестящим покрытием показался хищный стальной блеск. Вместо солидного мужчины перед Борей оказался разъяренный и жестокий «авторитет». Тот, кто на исходе второго тысячелетия десятками отправлял врагов и конкурентов на тот свет. Тот, кто подмял под себя немалую долю криминального рынка столицы, и кто без особого труда удерживал свои позиции, давя, как нахальных клопов, всех тех выскочек, кто имел неосторожность хоть каким-то, даже максимально незначительным, образом задеть его интересы. Тот, кто заработал свое прозвище не только из-за созвучности фамилии, но и за беспринципную жестокость. И гнев этого человека сейчас был обращен на его опростоволосившегося подчиненного.

— Игнат Альбре… Арьбл… Альбертович, — верзила побледнел так, что рядом с ним даже снежно-белый ковер стал казаться слегка сероватым, — богом клянусь, палить не собирался!

Для пущей убедительности перепуганный Борис даже перекрестился, хотя не был ни верующим, ни крещеным.

— А на хрена светануть волыной хотел?! Ты что, фраер какой-то конченый, твою мать?!

— Да я… — под жестким напором своего босса Боря терялся и мямлил. С трудом собираясь с мыслями, он пытался пояснить свои действия: — Я просто хотел осадить его маленько, показать, что и мы пальнуть можем, в случае чего…