Причем об убийствах рассказывается детально, с указанием их точного количества и описанием места «стрелки». И все это обязательно перемежается лицемерными «прости господи», «царствие ему небесное», «упокой его душу», «дай ему Бог» и т. д. Каким удивительным образом сочетается в голове Никитоса «они со стрелки ровно отъехали, оставив пятерых жмуров» с «Николай Угодник, батюшка», мне не очень понятно. Внимательно выслушав все тонкости и перипетии истории Паши-гнома, я возвращаюсь к своей проблеме:
– Никит, так как с нашей проблемой?
– Да, как же быть-то? – икает Сашка.
– Мужики, – Никита обнимает нас обоих за шеи и наклоняется к нам, – мужики, давайте завтра об этом. Сегодня такой день хороший. Встретились, выпиваем за успех делов наших. А завтра ты, Сашка, подъезжай ко мне в офис, там все и решим. Выпьем?
– Выпьем, – устало соглашаюсь я. Приносят горячее. Минут пять все сосредоточенно жуют, потом Никитос откладывает приборы и говорит:
– Мужики, а я вот что хотел спросить. Все, что вы с «Зевсом» разыграли, – это же чистая подстава, так?
– Так, – киваю я.
– А то фак ве? – Саша вторит мне с набитым ртом.
– Чего? – не понимает Никитос.
– Я говорю «а то как же». – Саша наконец прожевывает.
– Во, – Никита чуть пристукивает кулаком по столу, – давайте за это выпьем.
Мы с Сашкой непонимающе переглядываемся и поднимаем стаканы.
– Ну и дальше что? – спрашиваю я Никитоса. – Развивай тему.
– А дальше вот чего. Вся эта разводка наша попала в телевизор, на радио, в газеты. В общем, везде, правильно?
И я, и Епифанов предпочитаем не втягиваться в его монолог и просто киваем головами.
– Следовательно, раз вы наебали телевизор, то и телевизор, передав ваш фуфляк в эфир, наебал население. А значит, наебка-то круговая?
Мы жуем и киваем. Я понимаю, что Остапа понесло.
– Выпьем за это.
– Никитос, ты чего так быстро гонишь? – спрашивает Сашка.
– Да настроение у меня хорошее. Чего, нельзя, что ли?
Выпили. Я закурил, Сашка заказал себе еще сока.
– У меня в связи с этим вопрос к вам как к этим… му… ме…
– Медийщикам.
– Во. Точно. Так вот, у меня, блядь, вопрос: а вообще в телевизоре реальные события показывают или вообще все чистая подстава?
– Смотря что считать реальными событиями, Никита, – усмехаюсь я.
– А взять, к примеру, теракт сегодняшний?
– А фиг его знает… – Сашка покосился на меня.
– Да вряд ли, – я отрицательно качаю головой, – хотя… хотя, конечно, федералы могли сами взорвать.
– А для чего? – Никита вращает глазами. – Для чего они могли сами взорвать?
– Ну, для того, чтобы ужесточить внутреннюю политику в стране, или для того, чтобы отменить выборы, обвинив кандидата от оппозиции в связях с террористами, – вслух размышляю я.
В этот момент к нашему столу подходит Вадим, здоровается и садится рядом со мной.
– Это мой коллега, Вадим, – представляю я его, – с Сашей вы знакомы, а Никита – это наш большой друг. – Никитос косится на Вадима настороженно. – Наш человек, – обращаюсь я к Никитосу, – занимается политтехнологиями на телевидении.
– Аааа, – мычит Никитос, – пьешь?
– Нет, спасибо, я за рулем, – отвечает Вадим и ерзает на стуле.
«Подссывает Никитку-то», – отмечаю я про себя.
– Ну, как хочешь, – Никитос снова разливает, – я вот чего хочу отметить. Телевизор смотреть, радио слушать невозможно стало. Везде одна политика. – Никита выпил, зачерпнул супа, подул на ложку и резким движением забросил ее содержимое в рот. – Я вот все-таки не пойму, бля, чего все кипешатся с этими выборами?
– То есть как? – я отрезал кусок семги и отложил приборы, – чего тебе не понятно-то?
– Да бля, – Никита доел суп и отставил тарелку, – суп нереальный. Я в том смысле, что бабло палят зазря на предвыборные компроматы. Вся же эта движуха бабла стоит. Я беру в расчет, сколько наша с вами комбинация стоила, и так умножаю это в размере страны. Я прикинул – это же бешеные бабки. Просто так берут и палят их.
– Почему же просто так? – не понимаю я. – Это же борьба за электорат. Чтобы ты, Никитос, посмотрел телевизор и пошел на выборы голосовать за нужного кандидата.
– А кому он нужен-то, этот кандидат? Тебе? – он показывает пальцем на Сашку. – Или тебе? – обращается он ко мне, – или ему? – тычит он в Вадика. – Или вот… Слышь, ты! – кричит Никитос официанту, – иди сюда.
– Слушаю вас, – склоняется подошедший официант.
– Вот ответь мне, только честно, – Никитос достает из бумажника стодолларовую купюру и машет ею в воздухе, – честно только, понял, бля? А насвистишь – по глазам увижу и нос сломаю! – Официант нервно кивает. – Вот скажи, ты на выборы голосовать ходишь?
Халдей смотрит то на сто долларов, то на Никитоса, то на нас, соображая, как ему лучше ответить, чтобы остаться и с целым носом, и с бабками. В конце концов, он вспоминает, что отвечать просили честно, закрывает глаза и выдыхает:
– Не хожу.
– Вот! – кричит Никита так, что все соседи оборачиваются на нас, – вот, бля! На, бери, заслужил. – Никитос засовывает халдею в нагрудный карман сотку. – Понял, Антоха?
– Это ничего не доказывает, – отвечаю я.
– Да не всем же всё настолько по фигу, – вторит Сашка.
Вадим испуганно наблюдает за нами и молчит.