Мед

— Я собаку подобрала, и у неё бок распорот. Надо зашить, — вру, лишь бы ветеринарша не отказала. Собака — это по её части.

— М-м-м… — врач думает, решает, а у меня сердце почти не бьётся. — Хорошо, привози.

Угу, уже несу. На ручках!

— Не получится привезти. Очень крупный пёс.

— Хоспади-и-а-а-м, — врач зевает. — До утра не подождёт?

— Точно не подождёт.

— Ладно, кидай адрес. Приеду.

Есть!

Я сбрасываю звонок, быстро отправляю ей смс и возвращаюсь к бедняге с дыркой в боку.

— Пёс, говоришь, крупный? — на красивых мужских губах появляется слабая улыбка.

— Эм-м-м… — я смущённо отвожу глаза. — Ты правда немаленький, — бурчу. — Везде…

Ой, я что, это вслух сказала?! Капец! Стою красная, как помидорина.

— Не смеши. Ржать больно, — улыбается мужчина.

— Так, всё! Надо в квартиру зайти. Встать можешь?

Через пару минут мучений становиться ясно — не может. А я не дотащу. Упадём вместе и погибнем — он от кровопотери, я — от многочисленных переломов.

Амнезийному гостю приходится едва ли не ползком добираться до квартиры. Он оставляет за собой яркие алые следы на полу и стенах. Ну хоть так…

Я подбираю его бейсболку, сумку и захожу домой. В крови всё — подъезд, прихожая, я и раненый, конечно. Выглядит жутенько.

— Теперь надо ползти вон туда, — наклоняюсь к нему, показываю, где зал. — На диван.

Шкаф поднимается и на полусогнутых идёт, куда я его отправила. Он снова держится за стену. Ох, блин! Теперь и обои в кровищи.

Наверное, я действительно дура, каких поискать — пустила в дом незнакомого мужика с дыркой от пули в бочине и переживаю, что он запачкал обои. Стою с приоткрытым ртом, смотрю на картину в красных тонах. Мама меня прибьёт…

Оживаю — раненый лежит на диване, и хорошо, что диван кожаный — отмою. Хватаю рюкзак и иду к нему оказывать первую помощь. До ветеринарши надо что-то сделать с кровотечением. Хотя бы минимально.

Раскладываю на журнальном столике медикаменты, отрываю кусок бинта, смачиваю перекисью и сажусь на краешек дивана.

— Будет больно, — предупреждаю гостя, и он кивает.

Поднимаю его футболку — кровь сочится из раны. Нужны ещё бинты…

Через двадцать минут напряжённой борьбы я побеждаю. Рану утянула пальцами, наложила повязку и зафиксировала пластырем практически наглухо. Если не шевелиться, то до прихода врача должно хватить.

Мужчина вытерпел всё молча. На то он и мужчина, наверное. Я однажды Костику занозу из пальца выковыривала, вот там воплей было! Тогда я чувствовала себя виноватой, а сейчас смешно даже.

Вся в своих мыслях беру влажные салфетки, чтобы стереть кровь с живота гостя, и…

Вот это пресс!

Прикусив губу, вожу влажной тряпочкой по смуглой коже. Так и хочется дотронуться пальцами до рельефного живота, по кубикам этим — ниже, по дорожке из тёмных жёстких волос, которая ныряет под массивную пряжку ремня на его джинсах.

Меня обдаёт жаром, а между ног сводит от сладкого похотливого спазма. Я краснею и поднимаю глаза. Мы встречаемся с гостем взглядами.

Мать моя!

Да у него цвет глаз, как… у нашего мишки — медовый. Точь-в-точь! Радужка кажется прозрачной, в ней застыл рисунок — прожилки слегка напоминают очертания сот. Если бы я не была уверена, что у меня в гостиной на диване лежит человек, я бы подумала, что смотрю в глаза медведю, который сейчас мирно спит на ферме в клетке.

— Аптеку ограбила? — раненый кивает на мой рюкзак.

— Нет, я… Это для медведя. К нам на работу привезли раненого мишку, и я купила. Вот… — рассказываю зачем-то.

— Любишь животных? — моя рука оказывается в нежном плену горячей мужской лапы.

Я смотрю на свою пятерню — на фоне крупных пальцев и широкой ладони. Мы с гостем безобидно держимся за руки, но в этом прикосновении столько интимной чувственности, что кончить можно.

И я почти это делаю…

— Мне при-прибрать та-там надо! — и я вскакивают с дивана, несусь в ванную.

Врубаю воду, подставляю под хлещущую струю ведро, кидаю в него тряпку и лью средство для мытья пола — полбутылки. Руки трясутся, внизу живота сладко ноет и пульсирует. Отжимаю тряпку — с моими трусиками сейчас можно смело поступать так же.

Да что же это такое?!

Прижимаю ладонь ко лбу и ловлю отражение в зеркале. Я не узнаю себя. Взгляд бешено-похотливый, губы припухли — искусала их чуть не до крови — и щёки горят румянцем.

Нимфоманка после бани!

Я поправляю сползшую с плеча футболку, собираю волосы в хвостик и ловлю себя на мысли, что ощущение внутреннего «Я» тоже изменилось. Словно кто-то тумблер переключил: щёлк, и вместо приличной — я бы даже сказала скучной — Дины очнулась совершенно незнакомая мне личность.

* * *

— Ну, здравствуй, мишка, — на пороге комнаты стоит ветеринарша, которая штопала меня в ипостаси медведя. — Или мне называть тебя пёсиком? — улыбается ехидно.

Не соврал Иваныч — врачиха шарит. Узнала меня.

— Привет, — улыбаюсь слабо. — Рад встрече.

— Ещё бы не рад! — хмыкает, ставит на журнальный столик сумку. — У тебя проблемы, медвежонок.

Отрываю голову от подушки и вытягиваю шею — высматриваю булочку в коридоре. В поле зрения её нет.

— Не так громко, доктор.