Мечтать не вредно

– Вы, Галина Михайловна, не волнуйтесь. Думаю, она вот-вот появится.

– Хорошо, подожду еще, – с некоторым сомнением в голосе согласилась мать.

– Звоните, если что, – сказал Андрей Петрович и, положив трубку, безмятежно насвистывая, отправился варить себе кофе.

В это время в дверь позвонили, и он, проклиная того, кто решил его побеспокоить в минуты отдыха, открыл дверь.

На пороге стоял Пенс.

– Привет, где Сашка?

Вот тут Ларчика кольнуло нехорошее предчувствие.

– Не знаю, – честно признался он. – Кажется, она должна была быть с тобой?

– Я немного задержался, – обеспокоился и Пенс. – Неужели она поехала домой одна?

Лариков нервно оглянулся на компьютер. На приемник. Потом вернулся растерянным взглядом к Пенсу.

– Послушай, только что звонила ее мать, – проговорил он. – Куда же могла направиться глубокой ночью эта безмозглая девчонка?

* * *

Не знаю, какая у вас бывает реакция, когда вы очухиваетесь в совершенно незнакомом месте, а у меня она была очень даже негативная.

Мало того, что у меня дико болела голова от этого ужасного хлороформа, я как-то сразу, без ложных иллюзий, поняла – меня похитили, и ничего хорошего от жизни ожидать в ближайшее время не могу.

Я осмотрелась. Рядом со мной не было ни души, только попугай в огромной клетке разглядывал меня крайне неодобрительно, хотя и с нескрываемым любопытством.

– Привет, – сказала я ему. Злости к птице у меня не было и в помине – я сама была, как он. На окнах – решетки, дверь…

Подойдя к двери и проверив ее, я убедилась, что проклятая дверь предусмотрительно закупорена.

Так что я, как и эта птица, обречена познать, что такое неволя.

Конечно же, я испугалась – не собираюсь я храбриться и врать, что я такая вот крутейшая девица, что ничего-то я не боялась и совершенно хладнокровно обдумывала свое положение.

Положение я обдумывала далеко не хладнокровно, а с дрожью в сердце.

Какому кретину пришло в голову меня похитить, я даже помыслить не могла. Прикинув в уме, что никто за меня много заплатить все равно не сможет, даже если Ларчик, мама и Пенс продадут все, что у них есть, включая квартиры, мотоциклы, я пришла к неутешительному выводу, что скорее всего я доживаю последние дни своей жизни. Что касается возможности того, что меня похитила мафия, дабы обменять на компрометирующие сведения, я это предположение тоже отмела – у нас никаких порочащих мафию сведений не было. Чеченцы тоже вряд ли бы мной решили заняться, поскольку родное правительство мной и в лучшие дни не шибко интересовалось, а теперь уж я им и совсем стану не нужна. Так что смысла во мне чеченцам никакого не было. И я сидела и ломала голову, что же это за непонятные граждане попались на моем жизненном пути, о которых я не могу сказать ничего хорошего? Они ткнули мне в лицо вонючий платок, заперли в комнате с попугаем, поэтому я, наверное, тоже могу позволить себе нарушение этикета!

К тому же меня похитили совершенно невоспитанные люди, потому что преспокойненько где-то дрыхли, оставляя меня в полном неведении относительно их планов.

Попугай вдруг резко заорал, как сирена, ей-богу! Я подпрыгнула и уставилась на него в немом испуге.

– Наверное, это пираты, – подумала я вслух. – Потому что попугай явно Флинта. Все равно непонятно, какой им от меня прок, если я совсем не знаю, где лежат их «пиастры». Самой бы не мешало этими пиастрами разжиться…

Догадка, конечно, была глупой, но разве сам факт моего похищения можно было назвать умным?

– Каков, извините, запрос – таков ответ, – рассудила я и включила свет, заставив попугая радостно запрыгать по клетке с дикими криками: «Паша хороший».

Ага, хоть с попугаем разобрались. Попугая зовут Паша, и он вполне симпатичная личность, когда ему не приходит в голову поорать.

– Хороший Паша, – согласилась я, гладя его по клюву, который он подставил мне, стоило только ему увидеть, что я приблизилась к клетке. – Очень хороший Паша, вот только где твои хозяева, хотелось бы мне знать?

Попугай явно не хотел говорить со мной о хозяевах. Он был из породы натур самовлюбленных, поэтому повторил мне с маниакальным упорством еще несколько раз, что «Паша красивый и хороший».

«В отличие от твоих хозяев, – мрачно усмехнулась я. – Они уж наверняка некрасивые и нехорошие…»

Пнув ногой невинную дверь, впрочем, если разобраться, не такая уж она и невинная, поскольку в данный момент служила препятствием к моей свободе, я плюхнулась на огромную кровать, с удивлением обнаружив, что она очень даже ничего. Мягкая и удобная.

Это внушило мне «добрые надежды», что убивать меня пока не собираются. Если бы собирались, подложили бы тюфяк с гнилой соломой. Или вообще вынудили бы спать в темной каморке на голом дощатом полу. Еще бы мне на шею привязали цепь, чтобы я не убежала, и кормили бы помоями из миски, методично записывая мои мучения на видеокамеру, дабы отправить их Ларикову. Или моей бедной маменьке!

Впрочем, вполне вероятно, они просто хотят усыпить мою бдительность!

Как бы то ни было, я чувствовала себя безгранично уставшей и опустошенной, поэтому, бросив озлобленный взгляд в сторону двери и оконных решеток, я проворчала: