Мечтай, создавай, изменяй!

К несчастью, повсюду он видит еще и болезненные напоминания о худших ста днях в своей жизни. Иногда Руанда кажется слишком маленькой, чтобы от таких воспоминаний можно было убежать. Кагабо знает имя того, кто убил его отца: несколько лет назад этот человек умер в тюрьме. Он никогда с ним не встречался и не пытался мстить, да и не стал бы этого делать. Что случилось, то случилось, надо простить и двигаться дальше. Но однажды сын этого человека пришел наниматься к Кагабо на работу. Парень понятия не имел о прошлом своего отца, пока во время беседы оно не всплыло. Он ушел и никогда больше не пытался встретиться. Время от времени они видятся на улице, и каждый раз у Кагабо сжимается сердце. «Я не в состоянии поболтать с ним о том о сем или посидеть в кафе и выпить пива, — говорит он. — Знаю, что он не виноват, но не могу себя заставить». Тем не менее случайные столкновения с этим парнем на улице не идут ни в какое сравнение со встречами с людьми, которые на глазах Кагабо совершали жестокие преступления. Зараженный СПИДом мужчина, насиловавший женщин, обрекая их на смерть от долгой мучительной болезни. Мужчины хуту, убивавшие своих жен из народности тутси и общих детей. Преподаватели, выдавшие своих студентов тутси на расправу военным отрядам хуту. Священники, убивавшие тутси, стучавшихся в двери их храмов в надежде на защиту. С того времени как с дорог, из запруженных рек убрали почти миллион трупов, а школы и церкви отмыли от потоков крови, прошли годы, но в памяти Кагабо и его соплеменников эти картины до сих пор выжжены огнем.

Его друзья, покинувшие страну до начала массовой резни, начинают понимать, что все документальные свидетельства, книги, фильмы и фотографии, которые они видели, отражают не более 20 процентов происшедших в действительности событий. «Они убивали даже детей в утробе матерей, — говорит Кагабо дрожащим голосом, и я вижу, как на его глаза наворачиваются слезы. — Вы можете такое представить? Ведь они еще даже не родились и ни в чем не виноваты». Кагабо с усилием возвращает себя в настоящее и быстро произносит: «Давайте поговорим о чем-нибудь другом». В 29 лет став главой семьи, теперь он сидит за столом отца, и у меня не хватает духу расспрашивать его о тех страшных временах и о том, как ему удалось выжить. Поэтому мы возвращаемся к обсуждению производства туалетной бумаги.

В Руанде ведутся постоянные дебаты о том, стоит ли сейчас вспоминать о геноциде. Общая политика сводится к тому, что ни хуту, ни тутси больше нет, есть руандийцы. Выжившие стараются найти хрупкое равновесие между практически нереальными попытками простить и двигаться дальше, с одной стороны, и желанием не позволить миру забыть о случившемся, чтобы не дать такому повториться — с другой. В каждом месте массовых убийств стоят деревянные указатели с изображением черной руки и словом «геноцид». В некоторых районах страны они буквально усеивают обочины дорог с обеих сторон.

В экспозиции созданного в память о жертвах геноцида музея есть фотографии погибших детей с описанием их любимых блюд, игрушек, лучших друзей и предсмертных слов, если они известны. Некоторые другие памятные места видеть еще труднее. В нескольких церквях в Ньямате происходили массовые убийства тутси; на их стенах до сих пор видны потеки крови, а иногда там можно найти кости и обрывки одежды жертв.