– Смотри-ка, запомнила, – с этими словами Хартвин вернулся на свое место, а затем вылез из машины.
Начав разгружать багажник, он вытаскивал оттуда всякую всячину: какие-то мешки, пакеты, потом опять мешки и… пакет с углями. В общем, заканчивали приготовления уже вместе для ускорения. Включившийся во мне трудоголик не смог спокойно стоять и смотреть на чужую плодотворную работу. Совесть моя меня бы не простила.
Когда же мы наконец натянули палатку, постелили там покрывала и спальные мешки, то я слегка пожалела, своему согласию… Немного. Но только до тех пор, пока Николас не разжег огонь и не усадил меня у себя между ног согнутых в коленях. Потянув за руку вниз, он целомудренно придержал меня за талию, точнее за ребра. Кончики его пальцев же пребывали в опасной близости от моей груди.
– Мне нужно натереть тебя средством, – прокомментировал он, неохотно убрав руки, чтобы выудить из недр очередного мешка спрей от комаров.
Вообще-то могла сделать и сама, но отказываться не стала. Да и приятная близость его тела действовала расслабляюще. Потому расстегнула ветровку и стянула её с себя, оставшись в спортивном топике. Затем вновь перевела взгляд на огонь, пока Ник легкими поглаживаниями наносил крем.
И снова глупые мысли чуть не испортили нашу идиллию.
Вспоминая свои предыдущие попытки наладить личную жизнь, неизменно проваливающиеся на одном и том же вопросе, решила рискнуть и в этот раз:
– Скажи, а как ты видишь себе наши отношения?
Обычно все мои прошлые кавалеры, коих у меня было не так уж и много, предпочитали ретироваться под разными предлогами. Будь это звонок другу, или неожиданный вызов на работу. А один и вовсе извинился и ушел в самый разгар свидания, причем в недешевом ресторане.
Но Николас не ответил и лишь развернул меня в своих руках так, что ноги пришлось перекинуть через его бедро, а спину слегка наклонить на приобнимающую руку. Затем он глянул на меня своим любящим взглядом и произнес прямо в губы:
– Примерно вот так.
Его свободная рука погладила меня по щеке и легла на затылок, собрав волосы пальцами в легкий узел. И ожидаемый поцелуй в этот раз был неистовым, страстным, я бы даже сказала, что жестким, если бы мне не было так приятно.
Дыхание наше сбилось, руки сами потянулись к его шее, и я притиснулась к нему всем телом, чтобы расслышать тут же недовольный стон:
– Оу…
Продолжая наш неистовый поцелуй Ник лишь отвел от меня правое плечо в сторону. На что тут же захотела отстраниться и попросить прощения. Однако его руки держали крепко, не выпуская из объятий. Ладони то и дело поглаживали кожу, рождая во мне чувства неистовой силы…
Смакуя мои губы по очереди, он врывался внутрь языком, заставляя меня стонать от удовольствия. Смущающее, вопиюще приятное действо могло бы завершиться полной капитуляцией с логическим завершением если не тут, то в палатке. Однако Николас нас остановил.
Разорвав наш поцелуй он высвободил пальцы из моих волос на затылке, положив эту руку на талию.
– Хочу, чтобы ты знала, – запыхавшись проронил он, заглядывая в мои глаза. – Я серьезен, как никогда.
А я, патологическая неудачница всего, что касалось личной жизни, лишь начала искать оправдание его словам. Вспыхнувшая было внутри надежда, тут же погасла, словно спало наваждение, стоило нам лишь прекратить эти безумные поцелуи.
Липкий страх закрался в душу.
– Что это значит? Ник? – грустно проронила, отчаянно стараясь не зареветь.
Ведь не предложит же он мне руку и сердце, а может и предложит… чтобы уложить в постель.
– Эшли-Эшли. Не замыкайся от меня вновь, прошу, – попросил он, прижимая мою голову к своей щеке. – Я говорил уже, что люблю тебя. И стоит тебе только пожелать, как мы распишемся прям тут, на острове.
Я молча внимала дальше, потому как вновь онемела от услышанных подробностей. Неужели, не шутит?
– И я абсолютно серьезен, – произнес он со всей серьезностью в ответ на вопрос, который даже еще не озвучивала.
Мое молчание затягивалось, ведь я никак не находила слов, ответить. И потому, наверное, Ник решил меня подтолкнуть:
– Что ты ко мне чувствуешь, Эшли?
– Ты мне нравишься, – осипло прохрипело мое горло, изменившимся от волнения голосом. И я мысленно отругала себя за черствость, потому сразу тут же прибавила: – А временами мне кажется, что я тоже тебя люблю. Просто все так быстро и стремительно… я-я не успеваю толком разобраться в своих чувствах.
– Я тебя не тороплю, – его добрые слова помогли определиться, правда, вслух я этого не сказала. Момент ушел, а догонять разговор не в моей привычке.
– Кушать хочешь? – сжалившись надо мной, Хартвин перевел тему. Правда, после еще разомкнул наши объятья, чтобы встать и прошествовать до мешков и пакетам с едой, которые лежали возле палатки.
– Не особо, – отказалась исключительно по привычке, хотя желудок мой уже успел прилипнуть к позвоночнику.
В ответ Хартвин хмыкнул, приговаривая:
– Значит, хочешь.
Затем в вовсе раскусил:
– Скажи, ты всегда вначале отказываешься, а потом жалеешь об этом?