Мечта тигра

— Тогда я останусь и буду служить, но только если Келси тоже останется.

Пхет решительно покачал головой.

— Каль-си отправится в будущее.

Старый монах пошел утешать Келси и оставил меня наедине с братом.

— Она — моя суженая, — начал я.

— Я первым ее полюбил, Кишан.

— Да. Но ты ушел.

— То была ошибка. Я не собираюсь ее повторять.

Мы несколько минут ходили вокруг да около, пытаясь убедить друг друга остаться, но никто не поддавался. Пхет вернулся и сказал, что скоро нужно дать ответ, при этом он посмотрел на меня. Он намекал, что я должен покончить с этим.

«Что это означало? Он пытался сказать мне, что я должен сдаться? Оставить любимую? Или он имел в виду, что это я понимал Дургу, и у меня была связь?» — я заерзал.

Я отчаянно шепнул Рену:

— Ты знаешь, что я видел, что было в моем видении в Роще сновидений.

Рен с неохотой кивнул.

Я не унимался:

— Если я останусь, сын Келси… — я огляделся, проверяя, что никто не слушает. Никто не слушал. Они оставили нас одних. — Никогда не родится, — прошептал я.

— Ты этого не знаешь, — упрямо заявил Рен.

— У него были мои глаза, Рен. Мои!

Рен отвел взгляд, словно ему было больно видеть доказательство в виде будущего сына Келси. Он тихо сказал:

— Ты в долгу передо мной, брат.

Я резко вдохнул, от его слов закружилась голова. Я был должен ему.

Так ведь?

Я подумал о том, что сделал, как предал его, не только украв его невесту Джесубай, но и подвергнув опасности его жизнь и наше королевство. И с Келси я целовал ее, давил на нее, хотя знал, что у нее все еще есть чувства к Рену.

Я пытался потом быть благородным, обещал, что она может определить, что у нас за отношения. Но когда я получил ее, я понял, что никогда не отпущу, ни при каких обстоятельствах. Я был в долгу перед Реном, но не мог заставить себя отдать ему любимую.

Я раздраженно потер шею. Я посмотрел на группу и заметил, что Келси пропала.

— Где она? — спросил я у Пхета.

— Она горюет по тому, кто, как она думает, останется тут, — ответил Пхет.

Я замер и склонил голову, слушая ее тихие всхлипы. Ее боль разносилась по лесу так ясно, словно она стояла рядом со мной. И мне хотелось только пойти к ней. Остановить ее слезы. Исцелить боль.

Я шагнул и замер. Я вдруг понял две вещи. Во-первых, я знал, из-за кого она плакала. Она верила, что Рен останется тут с Дургой.

Когда я принял облик тетушки Саачи, Келси призналась о ее чувствах к, так называемому, героизму Рена. Но она не знала, что мой брат предпочитал общество дипломатов, а не воинов. Он бросался на амбразуру каждый раз только потому, что безумно любил мою невесту.

А еще я понял, что мой брат был связан с ней, он услышал ее плач задолго до того, как я заметил, что она ушла. Его чувствительность к Келси раздражала. Я всегда должен был состязаться с братом?

Я отогнал свои обиды на Рена и слушал, как плачет женщина, которую я любил.

«Как я могу оставить ее?».

Другая часть моего разума прошептала:

«А как я могу иначе?».

Вес мира, казалось, обрушился на мои плечи, и я не был Атласом, чтобы выдержать бремя. Я ломался.

«Могу ли я сделать это? Могу оставить ее?

Я признавал, что она все еще любила Рена. Ее чувства были заметны всем, кто видел их вместе, но я верил, что со временем она полюбила бы меня так же сильно, если не сильнее. Я помнил, как она была раздавлена, когда Рен умер, как была расстроена, когда он не помнил ее, и как она бросилась к нему первому, когда мы спасали ее от Локеша. Это оставило горечь у меня во рту.

Рен заговорил, отвлекая меня от мыслей, его голос был тихим, он смотрел на деревья, куда она ушла:

— Я не могу без нее жить, Кишан.

«И что это означает? Что я должен просто уйти? Забыть счастье? Забыть будущее? Забыть семью, которой хотел, которую видел?».

Я потер рукой челюсть, разглядывая брата. Он точно любил Келси. Если я отойду, он сделает ее счастливой. Но… могла бы Келси быть счастливой без Рена?

Я тут же понял ответ.

«Нет».

Она будет стараться, но часть ее всегда будет горевать по нему.

Выбор вдруг стал очевидным. Тигром, который останется, должен быть… я.

Думать об этом было больно, словно в меня попал шквал стрел. Сотни лезвий пронзали меня. Если бы кто-то забрал мое сердце из груди, я был бы благодарен в тот миг. Даже дышать было больно.

Пхет посмотрел на меня еще раз, и я слабо кивнул.

Я поразился тому, что мне хватало сил, коснулся руки брата и сказал:

— Тебе не придется, брат. Просто… дай мне попрощаться, — прошептал я.

Рен удивленно взглянул на меня, а потом сжал мою руку. Он кивнул с облегчением и благодарностью.

Боль чуть ослабла. Она все еще невыносимо сдавливала меня, но я смог посмотреть брату в глаза. После веков вины и недоверия я ощущал облегчение прощения, ощущал, что моя жертва закрыла разрыв между нами, которого и не должно быть. Я вдруг ощутил себя мудрым старшим братом.