Мечта империи

«Люди плохо изображают чувства», – отметил про себя гладиатор.

– Я уверен, что он жив, – проговорил он вслух и, наклонившись к самому уху хозяйки и вдыхая запах дорогих галльских духов, шепнул: – Я могу спасти твою дочь!

– Что ты хочешь? – отвечала она так же шепотом.

– Чтобы ты все рассказала все. Гении жаждут ее смерти. И я хочу знать, почему.

Сервилия мгновение помолчала. При этом она продолжала любезно улыбаться гостям. Ну, может быть, лицо ее сделалось бледнее обычного.

– Не сейчас. – Она обернулась к Кумию. – Скажи, друг мой, как ты думаешь, может ли поэт управлять Империей?

– О нет, боголюбимая домна, это невозможно. Империей должен управлять беспринципный и безнравственный человек.

– Тебе было бы приятно подчиняться такому подонку? – поинтересовалась знаменитая актриса Юлия Кумская.

Звезда театра Помпея была вызывающе некрасива, но это не мешало поклонникам сходить по ней с ума.

– У них лучше всего получается управление государством, – вздохнул Кумий. – А утоненные души поэтов не созданы для интриг и подлостей верховной власти.

– Некто Бенит сегодня встретил меня на рынке Траяна и потребовал, чтобы я пригласила его на обед, – сказала Сервилия Кар. – Судя по твоим характеристикам, из этого наглеца выйдет прекрасный правитель, Кумий. Думаю, в следующий раз мне придется его позвать.

– Нет ничего приятнее для поэта, чем высмеивать ничтожного политика, – заметил накрашенный оратор. – Высмеивать ничтожного Бенита было бы несказанным удовольствием. Так что пригласи на обед Бенита, домна Сервилия.

– Да, если бы первым консулом стал Элий, – заметил Вер, – вы бы, господа сочинители, умерли со скуки.

– О нет, – засмеялся Кумий. – Я бы вдоволь поиздевался над его благородством. Благородный человек смешнее подлеца.

– Какой он благородный! – с неожиданной злобой прервал Кумия оратор. – Благородные не идут в гладиаторы. Вы, молодые, имеете превратные понятия о благородстве. Ныне все перемешалось – и в мире, и в искусстве, и в латинском языке, – ухватился за свою любимую тему старик. – Даже в именах римлян ныне никому не разобраться. Прозвища служат личными именами, а благородные прозвания носят потомки рабов. В Риме наступил хаос.

– Этот хаос наступил тысячу лет назад и давно превратился в порядок, – заметила Юлия Кумская, – а ты все сокрушаешься по этому поводу.

– Если мы не восстановим прежнюю доблесть, Рим погибнет.

Оратор говорил сам для себя – его никто не слушал. Только Юлия наблюдала за стариком с интересом: в театре она собиралась сыграть Цицерона, и теперь подыскивала неожиданные оттенки для будущей маски.

– Да, да, согласен, – продолжал тем временем Кумий. – Элий не благороден, а сентиментален. Сделавшись консулом, он будет долго каяться в каждой неудаче, а потом во время беспорядков в провинции задавят какого-нибудь зеваку, и Элий бросится на меч, не в силах этого пережить.

Юлия Кумская покачала головой:

– Ты нарисовал образ ничтожества, Кумий. Элий честен. Но он не ничтожен. И я не знаю, добр ли он. Как ты считаешь Вер?

Вер задумался:

– Он знает, что такое жалость. Марк Аврелий был добр. Но это не мешало ему быть суровым.

Юлия Кумская прикрыла глаза и тронула пальцем переносицу, как будто играла отрывок из какой-то новой роли. Все гости смолкли.

– А все же я не знаю, добр ли Элий, – повторила она. – И мне почему-то кажется, что нет.

– Зачем мы говорим об Элии или о Бените? – проворчал накрашенный старик. – Никто не говорит об императоре – будущем императоре. Ничтожном императоре. Имя его – Александр.

– Кто-нибудь слышал последний анекдот о Цезаре? – оживился Кумий. – Он отправился с Субуру, но не смог трахнуть ни одной шлюхи, потому что у него не оказалось фаллоса.

– Кумий, твоя шутка не эстетична, – одернула его домна Сервилия.

– О, ныне поэзия – это все, что не эстетично, домна. Таков наш век.

– Мы сами его сделали таким, – вздохнул оратор. – О где она, божественная, навсегда утраченная Эллада, родина великого Искусства.

– Все там же, – сказал Вер. – И железнодорожный билет до Афин стоит триста сестерциев.

VIII

Эту комнату Небесного дворца боги, гении и смертные (если таковым дозволялось бывать во дворце) всегда обходили стороной. Здесь даже небожители старались не говорить лишнего. Да, сюда, потрясая перуном, мог вторгнуться Юпитер и потребовать, чтобы срочно изменили судьбу какого-нибудь смертного. Порой Минерва долго вела беседы, указывая хозяйкам комнаты на логические ошибки в их узорах. И часто Венера, разъяренная, появлялась здесь и, грозя немыслимыми бедами, требовала распустить пряжу. А вот Купидон не являлся никогда. Но каждый его выстрел заставлял прях связывать друг с другом самые неподходящие нити.