Мечта империи

Инструменты тех лет можно использовать и сейчас почти без изменений. Хотя многие законы устарели, но судебная система основана на положениях того времени. И что же дальше? А дальше — на Рим нападает безумие, верховная власть переходит в руки развратников и тупиц. Один сумасшедший император сменяет другого. Тех, кто хочет остановить безумие, убивают преторианцы, которые больше напоминают бандитов, нежели солдат Рима. Мгновенно из Золотого века Рим скатывается в пропасть. Наука приходит в упадок, ибо первая страдает от подобных пертурбаций. Варвары возникают на границах и угрожают разграбить некогда могущественное государство.

Вместо того чтобы дать им отпор, римляне дерутся за власть, чтобы хоть месяц пощеголять в драгоценном пурпуре. Что означает этот внезапный крах, похожий на падение с вершины под ударом могущей десницы? «Кого Юпитер желает погубить, того он лишает разума» — вот единственный ответ, который мне приходит на ум.

— Ты считаешь, что боги хотели уничтожить Рим?

— Именно так. И начать с чистого листа. Я только не знаю, в самом ли деле это была воля Олимпийцев или некой иной могущественной силы, которая скрыта от наших глаз и которую стоики именуют Космическим разумом.

— Не будем говорить о стоиках, — прервал его Вер, зная приверженность своего друга философии. — Но, если бы Рим погиб, погибли бы и его боги.

— Не знаю. Может быть, и так. Однако Рим не погиб. Боги передумали. Они даровали римлянам право исполнять желания и взамен лишили их свободы. Прежде небожителей не интересовали людские поступки, и люди безумствовали, а потом сетовали на безразличие богов и их попустительство. И вот все переменилось. Боги принялись активно вмешиваться в жизнь людей. Люди очутились под постоянной опекой, фактически в положении сытых и довольных рабов под присмотром щедрого хозяина. Им многое дозволено, но судьбой своей они распоряжаться не могут. И тут возникает вопрос: стоят ли приобретенные блага утраченной свободы? — Такая речь была достойна сената, но вряд ли там ее оценили бы по достоинству.

— Никогда не рассматривал дар богов с такой точки зрения, — признался Вер.

— Но исполнение или неисполнение желания — тоже воля случая.

— Хорошо, пусть исполнение желания зависит только от ловкости гладиатора.

Пусть так. Боги оставили за собой иное право. Ведомо ли тебе, что при храме Юпитера Капитолийского есть специальный фламин, который ведает наукой?

— Наука, особенно физика и машиностроение, находятся под особым покровительством Юпитера. Об этом «Акта диурна» постоянно упоминает в своих передовицах.

— В последнее время… — поправил его Элий и на секунду задумался, пытаясь осмыслить мелькнувшую в мозгу догадку. Но неясное подозрение так и осталось подозрением. — Да, в последнее время, — повторил он, досадуя на свою недогадливость, ибо внутренне чувствовал, что находится рядом с нераскрытой тайной. — Прежде об этом почти не писали. Прежде я имею в виду совсем недавние времена, до Третьей Северной войны. И опека фламина, это отнюдь не покровительство. Это каждодневная и внимательная слежка. Рим не должен изобретать слишком мощного оружия.

— К чему Риму мощное оружие, когда варвары еще стреляют из луков, а у нас есть винтовки, пистолеты и пушки?

— Неудачный довод: винтовки и пушки есть у всех в отличие от микрохирургии, телефонов и киностудий. Ты забыл, как перед Северной войной на заводах Империи было закуплено оружие для нападения на саму же Империю? Искусство, философия, математика, медицина — здесь людям предоставлена полная свобода. Но физика, химия, механика контролируются постоянно. Воздушные шары способны подняться в небо лишь на несколько минут. Давным-давно создана теория полета на аппаратах тяжелее воздуха. Но как только удается построить такой аппарат и поднять в воздух, как случается катастрофа. Авиатор Корд взял у меня клеймо — его желание было таким простым и естественным — новый аппарат должен наконец взлететь в воздух. И… и… — Элий замолчал.

— Ты проиграл?

— Это был поединок с Хлором. Вер не знал, что сказать в ответ.

— Искусственное торможение, — продолжал Элий. — Но как всякий искусственный процесс, он обречен на провал. Пусть с запозданием, но то, что должно быть изобретено, будет изобретено.

— А что, если наш мир может существовать только в этих искусственных условиях? Если, лишившись опеки, он погибнет?

— Тогда это означает, что наш мир не просто несовершенен. Он ущербен.

Уродлив. — Элий содрогнулся и глянул на свои ноги. — И он искусственно искалечен. Мы ведем ненормальную жизнь. Неважно, хороша она или плоха. Она должна кончиться, потому что она неестественна. Из-за этой искусственности мы оказались в тупике.

— Ты сам ратовал за исполнение желаний. А теперь хочешь отказаться от этого дара? Отказаться от мечты Империи?

— Да, ратовал. Пока не столкнулся с собственным гением и не очутился в этом подвале.

— К чему ты клонишь?