Меченый Маршал

Солнце не успело скрыться за горизонтом, когда разведчики вернулись обратно, ведя за собой трех хмурых стариков-греков. Это были глава рыбацкой артели, деревенский старшина, и смотритель оливковых и тутовых рощ. Дмитрий, достаточно прослуживший в Константинополе, чтобы более или менее сносно разговаривать на языке ромеев, в разговоре с ними обошелся без переводчика, сразу же заслужив уважение у всех троих.

Старшины по привычке принялись причитать и жаловаться на свою злосчастную жизнь — все у них было плохо: и оливки в этом году не уродились, и рыба не ловится, девушки в деревнях некрасивые, а шелкопряд дает плохую и неровную нить. Стенания старшин на Дмитрия особого впечатления не произвели, и «новый сеньор», с подобающим его новому статусу безразличием распорядился, чтобы те доставили к утру провизии на два-три дня, прислали пятерых крестьян для исполнения обязанностей дворовых слуг, и отпустил их восвояси. Сам же отужинал у костра вместе с бургундцами, назначил ночные караулы, и отправился спать в специально приготовленный для него, как для сеньора, отдельный шатер.

Утро началось с громкой перебранки. За полотняным пологом множились вопли, которые, похоже, исторгало не меньше дюжины обитательниц гарема, обнаруживших в своих покоях пару дюжин мышей. Дмитрий вышел из шатра, и увидел, что недалеко от входа, не обращая внимания на пытающихся отвести их подальше от лагеря караульных, вопят всего двое — невозможный Ставрос, и высокий греческий священник с большим крючковатым носом, густыми бровями и бородой, местами черной, как смоль, а местами седой. По-видимому, это и был тот самый отец Дионисос.

— Жид, нехристь, вражье племя! Нечестивый сын нечестивых родителей! И как тебя геенна огненная не поглотила! — орал, брызгая слюной Дионисос. Судя по всему, с утра пораньше святой отец, словно оправдывая полученное при крещении имя, употребил изрядное количество вина.

Ставрос, нисколько не робея перед высоченным оппонентом, с энтузиазмом размахивал перед ним своим нательным крестом:

— Да ты ослеп? А это что? Нет, ты скажи это что? — внушительных размеров крест оказался в опасной близости от носа священника.

Не обращая внимания на явленный символ веры, Дионисос в ярости указал пальцем вниз, туда, где по его разумению находился гораздо более весомый аргумент:

— А ты не крест показывай, а лучше портки сними, чтобы все видели, что ты обрезан, словно сарацин! Сунешься в храм за причастием, прикажу служке кипятком штаны ошпарить, чтобы твое иудейское непотребство отвалилось!

Надо отдать должное Ставросу, удар ниже пояса он вынес стоически. Мало того, он сделал то, чего противник никак не ожидал, и вместо очередной порции воплей, вдруг спокойно и рассудительно произнес:

— А ты весь урожай оливок заложил в прошлом году венецианцам за полцены!

Заметив у шатра Дмитрия, пройдоха снова перешел на душераздирающий фальцет:

— Продал, иуда! За тридцать сребреников!

В свою очередь, заметив нового сеньора, Дионисос попытался ответить чинно и с достоинством:

— На полученные доходы храм был обновлен!

— Храм! — возопил Ставрос с такой силой, что у Дмитрия в ушах заложило, — этот мытарь с крестом свое подворье храмом называет! — Ставрос картинно подпрыгнул и, убедившись в том, что Дмитрий по-прежнему за ними наблюдает, саркастическим тоном судей израилевых продолжил, — дань за прошлый год не уплачена, господин, его высочество герцог в гневе, — после секундного размышления управляющий выложил свой последний и убийственный аргумент — слава Богу, новый сеньор приехал.

Присланные старшинами крестьяне, которые оказались невольными свидетелями перебранки, стояли, разинув рты от изумления. Было ясно, что сегодня же вечером услышанное разнесется по всем деревням, и авторитет Дионисоса сильно упадет. Последний, очевидно, осознав глубину вероломной натуры Ставроса, явил запоздалое благоразумие, и сделал попытку подойти поближе к новому господину, вытянув руку, чтобы его благословить.

Но если язык отлично слушался находящегося в изрядном подпитии святого отца, то ноги и руки, как это бывает скорее при употреблении медовых, чем виноградных вин, его, увы, подвели. Сделав в сторону Дмитрия несколько неуверенных шагов, духовный пастырь, споткнувшись на ровном месте, рухнул ниц, и растянулся на земле во весь свой немалый рост, повергнув Ставроса в состояние экстатического восторга.

— Проводите святого отца домой, — обратился Дмитрий с просьбой-приказом к одному из сержантов, который, вместе с остальными свидетелями перебранки, чуть не катался по земле от смеха, — он, наверное, устал после заутрени, или вообще всю ночь молился, — вызвав последней фразой чуть ли не рыдания у окружающих, — а ты, — обратился он к Ставросу, — если и вправду христианин, то будешь причащаться не в Вази, а в Фивах.

Осенние месяцы прошли в хозяйственных хлопотах. Через пару дней собранная из всех деревень артель привела в порядок, насколько это было вообще возможно, разоренный донжон, а дворовые слуги взяли на себя всю работу по дому.