Меченый

Глава 34 Баронесса Мэйнария д’Атерн Первый день четвертой десятины третьего лиственя

До блеска отполированная подножка еле слышно скрипнула, карета пошатнулась, и я, сделав еще один шаг, опустилась на роскошное сиденье, обтянутое тончайшей кожей.

Через мгновение в дверном проеме возникло лицо графа Рендалла:

– Устроилась?

– Да, ваша светлость! – кивнула я.

– Замечательно! Тут совсем близко. Надеюсь, тебя не растрясет… – улыбнулся он. И помахал мне рукой: – Ну, все, я – во дворец: дела…

Еле слышно скрипнула закрывающаяся дверь, карету качнуло, и за моей спиной раздался рык лакея, забравшегося на запятки:

– Па-а-ехали!

Я откинулась на спинку, расслабилась и… вздрогнула, как от удара: там, на улице, остался Кром! Один-одинешенек!

Подавшись вперед и рванув на себя занавеску, я выглянула на улицу и сразу же уперлась взглядом в спину Меченого, бредущего вниз по Сапожной.

Широченные плечи слуги Бога-Отступника были сгорблены, голова опущена, а Посох Тьмы вообще волочился сзади, оставляя в дорожной грязи четко видимый след.

Я сглотнула подступивший к горлу комок и… заревела. Сообразив, что запрыгнула в карету, не попрощавшись!!!

– Кром… – еле слышно прошептала я. И, сообразив, что он меня не слышит, высунулась в окно и заорала. Во весь голос: – Кром! Кро-о-ом!!!

Грохнула дверь, и я, открыв глаза, увидела над собой встревоженное лицо Бездушного:

– Что случилось, ваша милость?

Я всхлипнула, потом вдруг поняла, что темно-синее пятно над его головой – это балдахин, а я, соответственно, лежу в своей кровати в «Королевском Льве», и покраснела:

– Сон приснился… Жуткий…

Кром облегченно выдохнул:

– Слава Двуликому…

Я вытерла заплаканное лицо рукавом нижней рубашки, потом подтянула одеяло к подбородку и неожиданно для себя хлопнула рукой по кровати:

– Сядь рядом, пожалуйста.

– Я весь мокрый… Тренировался…

– Ничего, – опустив взгляд, прошептала я, а когда кровать ощутимо прогнулась, заставила себя посмотреть в его глаза: – Кром! Я хотела сказать тебе спасибо…

– За что, ваша милость?

– За все, что ты для меня сделал.

Бездушный набрал в грудь воздуха и… улыбнулся! Правда, уже через мгновение его улыбка стала грустной:

– Пожалуйста…

Несколько долгих-предолгих мгновений я смотрела ему в глаза и ждала возвращения той, первой.

Не дождалась. Но поняла, что сон был глупым. Что я не смогу уехать, не попрощавшись. И… что без этого мужчины, со взглядом, в котором живет Бездна, мне будет ужасно одиноко.

Ощущение близкой потери оказалось таким острым, что я, решившись, прикоснулась к руке Бездушного:

– Кро-о-ом?

– Да, ваша милость?

– Я не знаю, как сложится мое будущее, но в доме моего деда в Саммери ты всегда найдешь и стол, и кров.

Меченый угрюмо вздохнул, провел пальцами по зарубкам и опустил взгляд:

– Спасибо, ваша милость. Только я… скоро закончу свой Путь… И мне… – он смял пальцами уголок одеяла, аккуратно смахнул им слезинку с моей щеки и продолжил. Совершенно невпопад: – Я буду помнить вас до последнего вздоха…

Последнее предложение слово в слово повторяло одно из так называемых «пустопорожних обещаний», которые согласно «Рассуждениям о красноречии» Бертрана Виттиара не несут в себе никакой смысловой нагрузки и являются лишь средством для охмурения восторженных девиц. Однако в устах Бездушного оно прозвучало иначе: он говорил не разумом, а Душой. Той самой, которую, по уверениям брата Димитрия, должен был забрать Двуликий.

Во время завтрака я смотрела на Крома и пыталась представить, что его нет. Нет ни в комнате, ни в здании, ни в Вейнаре.

Получалось. Только вот чем четче я это представляла, тем сильнее давило под левой грудью.

В какой-то момент боль стала настолько сильной, что я закусила губу и почувствовала во рту вкус собственной крови.