Меченая:Скала

такими же крохотными комнатками в жилой части подземной станции. Множество дверей

ведущих прочь из корпуса и все запреты. Кодовые замки, магнитные карты, камеры в углу

каждого помещения. Общая столовая, общая гостиная, общая душевая, общий туалет.

Личная зубная щётка. 

  Анна заверила, что это лишь на несколько дней. Анна заверила, что моё

пребывание в жилой части станции необходимо руководству. Оно желает удостовериться,

что я не законченная психопатка и вполне могу существовать в цивилизованном

обществе, то есть в Оазисе, куда нас с Чейзом планируется отправить. Разумеется, после

реабилитационной капсулы, о которой говорят все, но никто не в курсе, что это такое. По

заверению Анны знаю лишь то, что мне якобы должно там понравиться. 

  Чушь.

  А общество-то и впрямь цивилизованное! Все улыбаются, здороваются друг с

другом, проводят время вместе: за играми, за просмотром фильмов каждый вечер

транслирующихся на огромной плазме в общем зале. И никто из этих людей даже не

подозревает, что точная копия большинства из них сейчас обживает просторы Оазиса,

дышит свежим воздухом, пытается выстроить жизнь заново, возможно решает снова

завести семью, детей — передать их общий ген потомству, выполнить миссию

возложенную природой. 

  Этот жилой корпус станции люди называют домом. Таким громким и печальным

словом. Всем им сказали, что территория для заселения — Оазис, — полным ходом

застраивается и подготавливается к жизни. Никто из здешних не знает, что их ген, судя по

всему, просто оказался слабейшим, раз в Оазис повезло отправиться не им, а их точным

копиям. Логика.

  Не скажу, что здесь плохо. Точнее плохо, но только для меня. Я просто не могу

существовать в подземной консервной банке и при этом радоваться жизни, или хотя бы

делать вид. Здесь отличные люди, вкусная еда, горячая вода, чистые простыни. И полное

отсутствие солнца. Для меня это клетка. Для них — дом. 

Кажется, мой ген давно должен был сдохнуть. Понимание происходящего, модель

идеальной жизни в моей голове слишком не правильная — не подходящая под замыслы

природы. Уверена, меня давно не должно быть в живых. Я «косяк». Исключение из

правил. Как там Дженни говорила? Бельмо на глазу? Белая ворона? И она попала в точку!

В прочем… сама Дженни оказалась ничем не лучше. 

Душ – завтрак – анализы – тесты – обед - время отдыха – ужин - приём

успокоительных препаратов и прочих прописанных медикаментов – кино - сон.

Психбольница. 

Мне жаль этих людей, в отличие от тех, кому повезло попасть в Оазис.

Счастливчики хотя бы не под землёй. Их кожа не зудит от постоянного искусственного

освещения.

Охранников нет, но на остальную территорию станции не попасть — двери

заперты, и без ключ-карты их не открыть. Да и если открою, что изменится? Как я без

оружия прорвусь через охрану? Как попаду на поверхность? Как найду Чейза?

Да и разве это не он обещал меня найти?

Где вообще его носит?! А что если от него уже избавились?.. 

Стены давили на меня, серо-синяя обстановка заставляла задыхаться. Я

становилась параноиком! Грёбаным параноиком! 

В жилом корпусе хватало рабочего персонала, но никто из них понятия не имел о

каком Чейзе вообще идёт речь. И чем чаще я получала такой ответ, тем сильнее

становилась моя паранойя. 

От него избавились. Точно. От него избавились. 

Третий день. Четвёртый. У меня перестали брать анализы и прописали какие-то

жёлтые таблетки под видом успокоительных. Я смывала их в унитаз. Предварительно

опустошая желудок.

Чёрт. Это точно психушка. А жилой корпус — место избавления от слабых генов.

Бинго! Я была уверена в этом пять минут назад, пока не передумала и решила, что скорее

всего над нами будут ставить опыты, быть может пустят на органы, но убивать не станут. 

Анна не появлялась. 

Я искусала губы в кровь. Снова взялась за привычку грызть ногти. И практически

не спала — в потолке над моей кроватью скоро появится большая дыра. 

Понимание того, что если продолжу в том же духе, то стану неврастеничкой и

закончу свои дни здесь же — в подземной консервной банке, как снежный ком свалилось

на голову на седьмой день моего пребывания в жилом корпусе. 

Брожение из угла в угол и «Титаник» третий раз за неделю, потому что

большинство здешних дам оказались сумасшедшими поклонницами мистера Ди Каприо,

кому хочешь крышу с места сдвинет. 

А на утро восьмого дня в главные двери ведущие вон из корпуса, вошла Анна, а

вслед за ней белокурая девушка в белой сорочке и больничных тапочках. Кристина.

Мои ноги со свистом рванули с места. Кажется, я даже кого-то зацепила плечом и

даже не потрудилась извиниться — а здесь так принято, чёрт возьми! 

Это была Кристина! Она самая! Настоящая! Живая и здоровая! 

Моя девочка…

Я не слышала, что говорила мне Анна, потому что кровь бурлила в ушах под

громкий аккомпанемент сердца. Все звуки были размазанными, как туманная дымка. Я

звала её. Звала Кристину. Держала её миленькое личико в своих ладонях, заглядывала в

почти прозрачные серые глаза… В такие пустые, безжизненные глаза. Я исследовала её

тело на наличие укусов, но быстро бросила это дело: если бы рафки заразили Кристину,

она не была бы сейчас здесь — в жилом корпусе.