Воздух сразу же начал наполняться дымом, который, клянусь, был подкрашен зеленым и, извиваясь как призрак, струился по комнате. Я ожидала, что запах будет сладким, как благовония в храме Никс, но когда легкий порыв дыма достиг меня и я его вдохнула, его горечь неприятно удивила. Запах был знакомым, и я нахмурилась, пытаясь понять, что он мне напомнило… Черт, что же это? Почти как лавровый лист с серединкой из клевера. (Нужно не забыть поблагодарить бабушку Редберд потом, что научила меня узнавать специи и запахи.) Я снова понюхала, заинтригованная, и голова немножко закружилась. Странно. Ладно, благовония были необычными. Казалось, они изменились, заполняя комнату, как дорогие духи меняются для каждого нового носителя. Я снова вдохнула. Ага. Клевер и лавр, но в финале было еще что-то, нечто завершающее запах горечью и терпкостью… Темное и мистическое, привлекательное в своей… шаловливости.
Шаловливости? И тут я поняла.
Вот черт! Они заполняли комнату травкой, смешанной со специями. Невероятно. Я выдерживала давление сверстников и многие годы говорила «нет» самым вежливым предложениям попробовать одну из отвратительных на вид самокруток, которые раздают на вечеринках и всякое такое. (Да ладно. Это вообще гигиенично? И зачем мне принимать наркотик, из-за которого меня охватит желание есть фастфуд и толстеть?) И вот теперь я стояла здесь, погруженная в дым марихуаны. Я вздохнула. Кайла в это не поверит.
А потом, почувствовав себя параноиком (скорее всего, еще один побочный эффект вторжения травки в мой разум), я осмотрела круг и была уверена, что замечу профессора, готового выскочить вперед и всех нас потащить… не знаю куда, но к чему-то невыразимо ужасному, словно лагерь для новобранцев, куда отправляют всех проблемных гостей-подростков Мори.
Но, к счастью, в отличие от круга в храме Никс, здесь не было взрослых вампиров – присутствовали всего около двадцати подростков. Они тихо разговаривали и вели себя так, словно совершенно нелегальное курение марихуаны ничего не значит. (Наркоманы.) Пытаясь дышать размеренно, я повернулась к девушке справа. Если сомневаешься (или паникуешь), заведи легкий разговор.
– Итак… Дино, необычное имя. Это означает что-то особенное?
– Дино означает «ужасная», – говорит она, мило улыбаясь.
С другой стороны от меня живо встряла блондинка:
– А Энио означает «воинственная».
– Ох, – сказала я, пытаясь быть вежливой.
– Ага, Пемфредо, что означает «оса», зажигает благовония, – объяснила Энио. – Мы получили имена по греческой мифологии. Они были тремя сестрами Горгоны и Сциллы. Согласно мифу, они родились ведьмами с одним глазом на всех, но мы решили, что это все пропаганда сексизма, написанная людьми-мужчинами, которые хотели принизить сильных женщин.
– Серьезно? – Я не знала, что еще сказать. Серьезно.
– Ага, – ответила Дино, – человеческие мужчины – отстой.
– Они все должны умереть, – сказала Энио.
На этой милой мысли внезапно заиграла музыка, и говорить (к счастью) стало невозможно.
Ладно, музыка заставляла нервничать. У нее был глубокий пульсирующий бит, как древний, так и современный. Словно кто-то совмещал одну из тех ужасных песен, под которые трясут бедрами, и племенной брачный танец. А затем, к моему сильному удивлению, Афродита начала танцевать по кругу. Да, полагаю, можно сказать, что она была горяча. То есть у нее хорошее тело, и она двигалась как Кэтрин Зета-Джонс в «Чикаго». Но почему-то со мной это не срабатывало. И не потому, что я не лесбиянка (хотя я не лесбиянка). Это не срабатывало, потому что казалось грубой имитацией танца Неферет под «Она идет во всей красе». Если подобрать стихотворное сопровождение музыке и танцу в исполнении Афродиты, получилось бы нечто вроде «Плетется шлюха по шоссе».
Пока Афродита танцевала, двигая тазом, естественно, все глазели на нее, так что я осмотрела круг, притворяясь, что не искала Эрика, пока… вот черт… не нашла его практически напротив. И он был единственный в комнате, кто не смотрел на Афродиту. Он смотрел на меня. Прежде чем я смогла решить, нужно ли мне отвернуться, улыбнуться ему, помахать или типа того (Дэмьен сказал улыбнуться парню, а он был самопровозглашенным экспертом по парням), музыка затихла, и я перевела взгляд с Эрика на Афродиту. Она стояла в центре круга перед столом: уверенно подняла большую фиолетовую свечу одной рукой, а в другую взяла нож. Свеча была зажжена, и она несла ее, держа перед собой, как маяк, в сторону части круга, где теперь я заметила желтую свечу, притаившуюся среди красных. Мне не нужна была подсказка Воинственной или Ужасной (у-у-ух), чтобы повернуться на восток. Когда ветер всколыхнул мои волосы, краем глаза я видела, что она зажгла желтую свечу и теперь подняла нож, рисуя им пентаграмму в воздухе и произнося: