И Кеша, отжав рычаг, разбил стеклянный предохранитель, вдавил черный палец в белую упругую кнопку. Прозрачная крышка гроба начала сползать… И в еще узкую, только образовавшуюся щель Иннокентий Булыгин с реакцией заправского бойца молниеносно всунул руку, сдавил раздробленную нижнюю челюсть, оттянул ее. И уже локтем резко надавил на грудь, на сердце, раз, другой.
– Молодец!
Иван втиснул в открытый рот нагретое рукой яйцо, склонился над Гугом. Теперь все будут решать секунды. Он нависал над изуродованной плотью, отогревал ее своим дыханием. А Кеша давил и давил на грудную клетку, давил так, что ребра трещали.
– Ну, Гуг, дружище, давай! – молил Иван. Он впился губами в другой конец яйца-превращателя, задышал тяжело, не давая ему остынуть. Еще немного. Еще немного!
И он ощутил первый толчок сердца, собственным сердцем ощутил. Теперь все зависело только от самого Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного.
– У него силушки на десятерых, – прохрипел Кеша, – оклемается!
– Оклемается, – машинально проговорил Иван, разжимая губы, но не переставая дышать в лицо выходящего из летаргии.
А лицо это, Гугово, обрюзгшее, разбитое, изуродованное лицо, начинало меняться на глазах. Яйцо-превращатель действовало! Они успели!
Иван готов был расхохотаться в голос. У них был один шанс из тысячи. Но они не упустили его. Полумертвый Гут Хлодрик, размораживающийся и тут же умирающий, умирал, превращаясь в живого и здорового Ивана – в двойника, точную копию Ивана. Старый добрый прием, Иван сам его опробовал, испытал еще на проклятущем Хархане. Он сработал и здесь!
– Все, хорош! – выдохнул Кеша.
И перестал давить на сердце. Оно билось и так, без его помощи. Оно билось в здоровой и крепкой груди Ивана, лежащего в саркофаге.
Яйцо выпало. Губы оживающего разжались. И из них сипло вырвалось:
– Ну чего вы меня бьете, падлы, чего? Совсем забить хотите старика Гута? Не дави на грудь!
– Никто и не давит давно! – обиженно оправдался Кеша.
Лежавший говорил Ивановым голосом, но все выражения и даже тон были Гуговы. Получилось! Теперь оставалось немного выждать и вернуть Гугу его плоть.
Иван смотрел на свое собственное тело, распростертое в гробу. На нем не было видно и следа увечий, нанесенных Гугу. Так и должно было быть. Лишь корявый и грубый шрам пучился под левым соском. Ладно. Хорошо! Надо бы1 еще выждать…
Гут открыл глаза, поглядел на Ивана и сказал:
– Ваня, тебя тоже сбили? Или мы с тобой на том свете?!
Он начал приподниматься.
Но Иван молча сунул ему прямо под кадык яйцо, придавил голову. Кеша навалился на ноги. Хар восторженно заскулил, заглянул в саркофаг, положив на край обе свои мохнатые лапы.
Обратное превращение произошло быстро. Иванов двойник начал вдруг наливаться тяжестью, мощью, жиром и мышцами, волосы его поседели, нос и щеки покраснели, набрякли… поврежденная нога менялась вместе со здоровой, ничем не отличаясь от нее.
Наконец Гут разбросал по сторонам и того, и другого, уселся в своем гробе, недоверчиво глядя на собственное брюхо, заросшее рыжей шерстью, и не менее волосатые ноги.
– А чего это я голый, мать вашу?! – вопросил он изумленно.
– Это ты у тех спросишь, Буйный, – ответил подымающийся с пола Кеша, – кто тебя в ящик сунул. А нам спасибо надо бы сказать, а не граблями размахивать!
Иван вытащил из бокового клапана черную бутылочку, надавил на пробку. И в Гуга брызнуло серой пенящейся жижей. Ее вышло из маленького цилиндрика столько, что обратно и в большую бадью не собрать. Но жижа быстро налипла пленкой на Гуговом теле, застыла герметично-гибким слоем поверхностного нательного комбинезона. Жижа обладала «памятью», и потому на комбинезоне было все как и положено – клапана, швы, нагрудные карманы и даже воротник-капюшон.
Все произошло очень быстро. Туг не успел и рта раскрыть.
Но из саркофага он выбрался. Поглядел на Ивана мрачно. Спросил еле слышно:
– А где мой малыш, где Сигурд? – в голосе была затаенная надежда.
И Иван не стал ее разрушать.
– С Сигурдом все в порядке, – сказал он, – ведь это твой малыш спас тебя, уложил в анабиосаркофаг, приволок сюда. И хватит об этом. Нам надо спешить, Гуг! Тут, на Земле, кое-что изменилось, пока ты спал. Могут быть неприятности!
С полминуты Гуг Хлодрик стоял в оцепенении. Потом как-то набычился, изнизу повернул голову влево, будто боясь встретиться с чьим-то взглядом. Увидел другой саркофаг, застывший на возвышении, вздрогнул. И спросил почти без вопросительных интонаций:
– Там – она?
– Да, – ответил Иван.
Гуг подошел ближе к герметичному, закрытому гробу. Но заглядывать внутрь не стал. Сгорбился. Лицо помрачнело. Был он какой-то тяжелый и постаревший, недовольный тем, что его пробудили.
– Значит, малыш исполнил мою последнюю волю, – пояснил он сам себе. Потом поднял свои светло-голубые глаза на Ивана и сказал твердо: – Я никуда отсюда не пойду без нее, понял?!
– У него нету ретранса, – вставил Кеша, косясь на Хара.
– Врешь!
Гут застыл каменным изваянием, набычился.
– У меня есть ретранс, – отозвался наконец и Иван.