Меч Владигора

— Ты бродячий гусляр? — не поверила Ликея. — Где ж твои гусли?

— Нет-нет, — поспешил объяснить Владигор. — Гусляром был мой дед, от него и выучился немного на гуслях играть. В дни празднества не смогли сыскать в Ладоре и даже поблизости ни единого песельника, всех братоубийца Климога извел за годы своего кровавого правления. А я как раз мимо проезжал, кто-то признал во мне гуслярного внука, вот и попал на веселый пир Владигора.

Он понимал, что дальнейшие расспросы Ликеи могут опровергнуть его слова, поэтому постарался сменить тему. Не придумав ничего лучшего, попросил хозяйку долить браги в кружку:

— Уж больно хороша — до нутра прогревает!

— Ой ли? — лукаво спросила Ликея, прижимаясь к нему жарким бедром. — Мне-то казалось, что мужское нутро согреть только женщина может…

Ее ласковая рука взъерошила нечесаные космы Владигора, скользнула к спине, под ворот рубахи. Владигор вдруг испугался, что Ликея может случайно коснуться припрятанного перстня, и резко повернулся к ней лицом. Она восприняла его порыв по-своему. Чуть слышно вскрикнула, обвила руками крепкие плечи Владигора и припала мягкими, податливыми устами в его губам.

Столь сладок и горяч был поцелуй, что у Владигора голова пошла кругом. Он ощутил, как упруго и призывно изогнулось ее молодое тело, раскрываясь словно цветок в его руках…

Но в следующий миг Ликея выскользнула из его объятий, отступила на шаг и весело рассмеялась.

— Э, дружок, не слишком ли торопишься? За молодухой сперва-то поувиваться надо, подарком завлечь, ласковыми речами одурманить. А там видно будет, что из этого получится.

— Подарков я на сей случай не припас, — усмехнулся Владигор, перенимая ее шутливый тон. — Не взыщи, красавица.

— Да ладно, — махнула рукой Ликея. — Сама вижу — не купец, не богач. И не разговорчив к тому же. Не тайный ли гонец к воеводе? Нет, на служилого человека ты не похож — у тех повадки другие. Обходителен, вежлив, будто из роду знатного. Говоришь, дед гусляром был? Может, и так… Впрочем, не мое дело — допрос учинять. Давай-ка лучше, молодец, еще по чарке выпьем! Глядишь, не только белые рученьки, но и язычок твой во хмелю побойчее станет.

Налив браги, Ликея заставила Владигора осушить кружку до дна и лишь после этого вновь присела с ним рядом, будто ненароком оголив соблазнительное плечико.

Владигор, став княжить в Синегорье, хотя и не чурался девок и женщин, особого внимания ни одной не выказывал. Сначала от того, что в сердце свербила рана, оставшаяся после гибели ведуньи Лерии — черноокой красавицы, подарившей ему первую ночь любви. Позднее, когда боль утраты затихла (время, как известно, любые сердечные раны исцеляет), считал недостойными князя мимолетные плотские забавы. У него других, более важных забот было предостаточно, ибо княжить по Совести и Правде оказалось тяжким трудом, подчиняющим себе все силы и помыслы Владигора.

Однако сейчас Владигор не чувствовал себя князем, правителем Синегорья, обязанным блюсти негласный моральный устав Совета старейшин. Филька, наверно, сказал бы по сему поводу: кобелек сорвался с привязи! И был бы прав. Природа почти всегда оказывается сильнее надуманных человеческих запретов и переворачивает жизнь по-своему. Владигор, сменив княжеский облик на плащ странника, вольно или невольно освободился от невидимых оков своего верховного положения — и без малейших угрызений совести отдался новому для него влечению плоти.

Близость женщины, волнующий запах ее чистого тела, вольница слов и жестов пьянили его, накрывая туманом страсти разум и чувства. Противиться этому не было ни сил, ни желания.

Тонкие пальцы Ликеи, погладив его небритые щеки, легко и нежно сбежали к груди, умело развязывая шнуровку на кожаной рубахе. Здесь они наткнулись на медную медальку, с которой Владигор никогда не расставался. На одной ее стороне был изображен Перунов лик, на другой — родовой знак: синегорский меч на фоне двух скрещенных стрел.

— Что это? — мимоходом поинтересовалась Ликея, более озабоченная узелком на шнуровке, чем странной медалькой. — Твой оберег?

Вместо объяснений (а что он мог сказать?) Владигор резко привлек женщину к себе и закрыл ее рот поцелуем. Нетерпеливая рука легла на ее обнаженное колено, чуть сжала его и устремилась выше — по ответно дрогнувшему бедру, в тепло скрытых легкой тканью чресел. Но Ликея вновь отстранилась, с веселым недоумением глянув на Владигора:

— Да откуда ж ты такой бойкий? Надо бы тебя охолонить немного, пока юбку не порвал мне своими проказами! — Она протянула ему кружку: — Пей, касатик.

— Так захмелею же, — попытался отказаться Владигор. — А вдруг я во хмелю буйный да злой?

— Буйный да непослушный ты, как вижу, именно в трезвости. Значит, бражка тебя утихомирит, — с искренней убежденностью заявила Ликея. — А то я побаиваться тебя начинаю. Эвон как резво бабий подол задрать норовишь, будто целый год в узилище томился…

«Ты не слишком далека от истины», — подумал Владигор, прикладываясь к бражке. Стены дворцовые — не узилище, однако бремя княжеское в них покрепче кандалов удерживает.

— Что же, меня потчуя, сама не пьешь?