— Да? — прищурилась чародейка. — И что же ты такое знаешь, ведьмак?
— А хотя бы то, — Геральт не обратил внимания на резкое, предостерегающее дрожание медальона на шее, — что если б у драконов не было сокровищ, то никакая собака, не говоря уж о чародеях, не заинтересовалась бы ими. Даже странно, что при каждой охоте на дракона неподалёку обязательно крутится какой-нибудь чародей, крепко связанный с гильдией ювелиров. Например, ты. И позже, хотя на рынок должны, казалось бы, посыпаться камни и камушки, они почему-то туда не попадают и их цена не падает. Не рассказывай мне сказочки о призвании и борьбе за выживание расы. Я слишком хорошо и слишком долго тебя знаю.
— Слишком долго, — повторила она, зловеще скривив губы, — это уж точно. Но не думай, что слишком хорошо. Ты, сукин сын. Чёрт, до чего ж я была глупа. А, иди к дьяволу! Видеть тебя не могу!
Она хлестнула вороного, помчалась вдоль колонны. Ведьмак сдержал коня, пропустил телегу краснолюдов, рычащих, ругающихся, высвистывающих что-то на костяных свирелях. Между ними, развалившись на мешках с овсом и побрякивая на лютне, возлежал Лютик.
— Эгей! — орал Ярпен Зигрин, сидевший на козлах, указывая на Йеннифэр. — Чтой-то там чернеет на дороге? Интересно, что? Похоже на кобылу.
— Несомненно! — ответствовал Лютик, сдвигая на затылок сливового цвета шапочку. — Кобыла! Верхом на мерине! Невероятно!
Ярпеновы парни затрясли бородами в хохоте. Йеннифэр сделала вид, будто не слышит.
Геральт остановил коня, пропустил лучников Недамира. За ними, на некотором удалении, ехал Борх, а следом — зерриканки, образуя арьергард колонны. Геральт дождался, пока они подъедут, повёл свою кобылу бок о бок с лошадью Борха. Ехали молча.
— Ведьмак, — вдруг проговорил Три Галки. — Хочу тебя спросить.
— Спрашивай.
— Почему ты не завернёшь?
Ведьмак какое-то время глядел на него.
— Ты действительно хочешь знать?
— Хочу, — сказал Три Галки, поворачиваясь к нему лицом.
— Я еду с ними, потому что я — безвольная игрушка. Потому что я — пучок пакли, гонимый ветром вдоль дорог. Куда, скажи мне, я должен ехать? И зачем? Здесь, по крайней мере, собрались те, с кем есть о чём поговорить. Те, кто не замолкают, когда я подхожу. Те, кто, даже не любя меня, говорят мне это прямо в глаза, не кидают камни из-за заборов. Я еду с ними по той же причине, по какой поехал с тобой в трактир плотогонов. Потому что мне всё равно. У меня нет места, куда я мог бы стремиться. У меня нет цели, которая должна быть в конце пути.
Три Галки откашлялся.
— Цель есть в конце любого пути. Она есть у каждого. Даже у тебя, хоть тебе и кажется, будто ты не такой, как все.
— Теперь я тебя спрошу.
— Спрашивай.
— А в конце твоего пути есть цель?
— Есть.
— Счастливец.
— Дело не в счастье, Геральт. Дело в том, во что ты веришь и чему отдаёшь себя. В чём твоё призвание. Никто не может знать об этом лучше, чем… Чем ведьмак.
— Я сегодня то и дело слышу о призвании, — вздохнул Геральт. — Призвание Недамира — захватить Маллеору. Призвание Эйка из Денесле — защищать людей от драконов. Доррегарай чувствует призвание к совершенно обратному. Йеннифэр, учитывая определённые изменения в организме, не может исполнить своего призвания и мечется из стороны в сторону. Чёрт побери, только рубайлы да краснолюды не чувствуют никакого призвания, а просто хотят нахапать как можно больше. Может, поэтому меня к ним так тянет?
— Не к ним тебя тянет, Геральт из Ривии. Я не слеп и не глух. Не при звуке их имён ты схватился тогда за мешочек. Но кажется мне…
— Напрасно кажется, — беззлобно сказал ведьмак.
— Прости.
— Напрасно извиняешься.
Они сдержали лошадей в самое время, чтобы не налететь на резко остановившуюся колонну лучников из Каингорна.
— Что случилось? — поднялся на стременах Геральт. — Почему остановились?
— Не знаю, — повернул голову Борх. Вэя с удивительно сосредоточенным лицом быстро произнесла несколько слов.
— Поскачу в голову, — сказал ведьмак. — Узнаю.
— Останься.
— Почему?
Три Галки минуту помолчал, глядя в землю.
— Почему? — повторил Геральт.
— Поезжай, — бросил Борх. — Может, так-то оно и лучше.
— Что — лучше?
— Поезжай.
Мост, связывающий два берега каньона, выглядел солидно, был построен из толстых сосновых брёвен, опирался на четырёхугольный столб, о который поток, шумя, разбивался на длинные полосы пены.
— Эй! Живодёр! — рявкнул Богольт, подводя телегу. — Ты чего остановился?
— Чёрт его знает, что это за мост!
— А чего ради нам на него лезть? — спросил Гилленстерн, подъезжая ближе. — Что-то не светит мне лезть с телегами на эту кладку. Эй, сапожник! Ты почему ведёшь туда, а не по тракту? Ведь тракт идёт дальше к западу?
Героический отравитель из Голополья приблизился, скинул барашковую шапку. Выглядел он презабавно, облачённый в натянутый на сермягу старомодный полупанцирь, который выковали ещё, почитай, при короле Самбуке.
— Тут дорога короче, государь, — пояснил он не канцлеру, а непосредственно Недамиру, лицо которого по-прежнему выражало прямо-таки болезненную усталость.
— Чем какая? — спросил, поморщившись, Гилленстерн. Недамир не удостоил сапожника даже взглядом.