Меч на закате

Когда все было сказано, мы посмотрели друг на друга, Кей, Бедуир и я, в разметанном ветром свете костра. Бедуир, вытащивший, как обычно по вечерам после ужина, свою любимую арфу, дернул струны, выпустив на волю негромкую вопрошающую стайку нот, которая, казалось, порхнула в ветер и, кружась, унеслась прочь, словно первые желтые березовые листья.

— Сегодня?

— Сегодня, — сказал я. — Прежде всего, у нас может не быть больше такого ветра, который заглушил бы топот и треск, когда Кей будет продираться через подлесок.

И действительно, в ту ночь ветер оказался нам другом более чем в одном отношении. Он покрывал все звуки, производимые нашим войском, пока оно переваливало через гребень и спускалось сквозь заросли берез и орешника в мелкую долину (потому что, хотя большая часть наших лошадей оставалась под охраной на дальней стороне гряды, даже несколько лошадей могут наделать в густом подлеске гораздо больше шума, чем многочисленный отряд людей). Он скрывал, мягко волнуя кусты на крутом склоне крепостного холма, продвижение Бедуира и его эскадрона, пока они, спешившись прокрадывались вдоль красных песчаниковых стен к незаделанной бреши, о которой говорили разведчики, — хотя я думаю, что в любом случае их почти не было бы слышно, потому что они сняли с себя кольчуги, которые в действии всегда немного позвякивали, как бы осторожно мы ни двигались, и отправились на свое опасное задание только со щитом и обнаженным мечом в руках… Он заглушал звуки наших шагов и шорох хвороста и соломы, которые мы складывали у подножия главной баррикады (правда, мы заплатили жизнями пяти человек за то, чтобы они там остались), а когда они загорелись от брошенных нами головешек, он подхватил и раздул взревевшее пламя и так быстро прижал его лижущие язычки к бревнам баррикады, что не успели защитники крепости разразиться первыми предупреждающими криками, как все ворота были охвачены огнем.

У наших лучников, стоящих неподалеку, теперь был свет, и они, укрывшись за ближайшими кустами, принялись стрелять с таким расчетом, чтобы стрелы, описывая крутую дугу, перелетали через крепостную стену по обе стороны от надвратных башен и падали на головы обороняющимся. К некоторым из стрел были привязаны пропитанные смолой пылающие тряпки, и их огненный след был похож на след падающей звезды в зимнюю ночь. Несколько неприятельских стрел полетело в нас в ответ, но не очень много; защитники крепости были слишком заняты самими воротами, чтобы тратить время на стрельбу из лука (без сомнения, мы полностью завладели их вниманием, и Бедуир должен был использовать свой шанс теперь или никогда!). Гвалт за воротами был таким неистовым, что на какой-то миг я, сидя на старике Ариане среди своего эскадрона, сразу за пределами досягаемости света пламени, забеспокоился, что не услышу с дальней стороны форта сигнал Бедуира, сообщающий мне о его готовности; я боялся даже, что и он может не услышать мой рог, трубящий атаку. Координация наших действий значила так много, что ни один из нас не мог себе позволить пропустить сигнал другого.

Баррикада с ревом и грохотом обрушилась, и к грозовому небу взметнулась стена пламени; ветер подхватил ее гребень и загнул его вниз, словно у готовой разбиться волны; по крепости разлетелись клочья огня; и в мгновенном потрясенном затишье, последовавшем за падением баррикады, я услышал боевой клич Арфона, едва различимый сквозь расстояние и вой бури: «Ир Виддфа! Ир Виддфа!», и понял, что момент настал.

Ариан был покрыт потом; я чувствовал, как он вздрагивает и трясется подо мной, потому что, как и все лошади, он испытывал ужас перед огнем. Все лошади… Что, если они откажутся идти в пылающий проем ворот? Мне следовало бы приказать провести весь штурм в пешем строю, но нам необходим был грохот и натиск конной атаки. Теперь уже не было времени для сожалений или колебаний; не было времени дать огню успокоиться, хотя наши ребята, подобравшись поближе к стенам, где стрелы и копья защитников крепости не могли их достать, уже забрасывали пламя охапками свежего папоротника, чтобы укротить его хоть на мгновение. Над папоротником, шипя, поднялся белый пар, стена огня опала и стала неровной, и я крикнул своему трубачу:

— Давай, парень, — атаку!

Знакомые звуки охотничьего рога взметнулись в воздух, и я нагнулся к мокрой от пота шее Ариана.

— Теперь! Теперь, братишка!

Он фыркнул и тряхнул головой, начиная принимать в сторону, и я накрыл ему глаза полой своего плаща. Я знал, что вслепую он пойдет туда, куда я его пошлю, потому что он доверяет мне.

— Давай! Вперед, мой мальчик!