Меч Лун

Я думал, что мы пойдем в особняк Икторнов, но мы все шли и шли в свете факелов по узким улочкам, пока не оказались у дверей крохотной лавчонки, название которой я в темноте не разглядел. Внутри было ТЕПЛО и я мгновенно понял, что снаружи было ОЧЕНЬ ХОЛОДНО. Это словно разом включило притупленные Хаосом чувства. Вся усталость, накопившаяся за время похода, вся запоздалая плата за бездумно использованную Силу, вся эта "награда" за счастье остаться в живых обрушилась на меня разом, как снежная лавина. Я рухнул на пол, не в силах не то что двигаться, но даже и дышать. Разодранная яппом скула не болела, ВЫЛА. Если бы у меня осталось хоть немного сил, я бы катался по полу и рвал себя ногтями. И эти ощущения НЕ СЛАБЕЛИ, а сознание отказывалось меня покидать.

Я отчетливо помню, как меня несли наверх, клали на обжигающе-холодную кровать и раздевали. Меня била крупная дрожь, и каждое сокращение мышц добавляло зернышко в копилку боли. Я помню, как непослушными губами пытался выговорить мольбу о смерти, но из горла вырывался только слабый хрип. Мой рассудок трещал по швам. Меня спасло появления Фернадоса, притащившего с собой какие-то воскурения и горькое питье. Только тогда я смог отключиться.

Меня не было в этом мире три дня. Я благополучно пропустил битву горожан с оставшимися в Сент-Аране тварями. После смерти короля словно бы лопнула невидимая струна, удерживающая город в повиновении — люди рвали Дваждырожденных практически голыми руками. Безумие какое… От поголовного истребления горожан спасло то, что после смерти Родерика и удара Периметра твари оказались несколько дезориентированными и не могли оказать серьезного сопротивления. Отец рассказывал о Ледяном Призраке (какой-то новой твари), которого буквально закидали камнями. Старого вояку подобные истории забавляли, а меня от мысли о нежитях пробирала дрожь.

Жуткие морозы (которые я также пропустил) потихоньку отступили, и остаток зимы превратился в одну непрекращающуюся оттепель. С водой и грязью. Через месяц на Иссе случился ледоход, и я имел возможность воочию наблюдать это редкое явление.

Я должен был торжествовать, но вместо этого внутри было тоскливо и пусто. Меня покинул друг. Я понимал, что он не мог поступить иначе, но отсутствие Крабата было таким необычным. Мне всегда казалось, что он будет тут вечно, дольше, чем я. После ухода призрака жизнь изменилась окончательно и бесповоротно, к чему я никак не был готов. Все вокруг что-то делали, суетились, горели планами, и не было никого, с кем я мог бы по-настоящему поговорить. Даже Жак меня бросил — вернулся к Фернадосу. Страж все еще переживал о судьбе Вильяма и с настороженностью воспринимал свои новые способности. Его волосы стали совсем белыми, а вот морщины разгладились. Временами его тело обретало невероятную силу, птицы безбоязненно садились на ладони, а мыши пытались вить гнезда в сапогах. Это было забавно, но иногда раздражало.

Как только страсти в городе улеглись, мы переселились в особняк Икторнов, для обслуживания которого волшебным образом отыскалось необходимое количество дров, а так же прислуги, конюхов и даже приходилось гонять лишних. Отделанная деревянными панелями спальня с окнами во двор была невероятно уютной. Я чувствовал, что могу оставаться в постели до самого лета, безделье меня не угнетало. Отец тоже то чувствовал, а потому ко мне начали водить посетителей. С одной стороны — это радовало, с другой — мешало спать.

Первой явилась Изабель. Она засыпала меня вопросами типа: "Что ты видел? И как там было?", а так же ворохом новостей о всех-всех-всех. Отец не счел нужным объяснять, как Изабель оказалась в городе, и девушка быстро исправила его упущение. Я слушал и радовался. Нет, все-таки умеют некоторые действовать, не вникая в обстоятельства! Я-то думал, я один такой олух, оказалось — нас тут целое гнездо. Одни похождения чего стоят, хоть балладу пиши. И ведь напишут.

— Мы пока у Нарселов остановились, — сообщила девушка между делом. — Тот парень, оказывается, твой кузен! Никогда бы не подумала.

Она замолкла, ожидая, когда сиделка выставит на прикроватный столик две чашки: с горячим морсом для нее и мутной медицинской бурдой — для меня. Девица не поднимала глаз от пола и выглядела воплощением скромности и почтения, при этом уши у нее разве что не шевелись. Не сговариваясь, мы упрямо держали паузу. Когда девица направилась к двери, Изабель мученически закатила глаза.

— И что, у благородных всегда так?

— Ну, более-менее.

— Кошмар. Сначала я думала, что это будет весело. Ну, иметь деньги, титул, красивые платья, шикарных лошадей. И это было здорово, первые две недели, — она подарила мне скорбный взгляд. — Папа пытается учить меня этикету. И — танцам. Это невыносимо.

Я ухитрился сохранить серьезное выражение лица и даже сочувственно кивнуть.

— Натан домой сбежал. Сказал, что сыт приключениями по горло, — ее лицо приобрело ехидное выражение. — Ему волколак кусочек хвоста откусил, он теперь, когда садится…