Меч Христов. Карл I Анжуйский и становление Запада

Основная масса пришельцев с севера постоянно находилась при королевском дворе, языками которого были французский и провансальский. Это создавало у местных жителей ощущение чужеродности короля и его окружения, хотя сделать придворную и чиновную карьеру при первом государе Анжуйского дома удавалось далеко не только выходцам из Франции или Прованса. Доля итальянцев (при всей условности этого понятия для того времени) в окружении короля и на верхних этажах административной пирамиды постепенно росла, хотя процесс этот растянулся на десятилетия. Только при Карле и «французскость» неаполитанского двора стала уже в значительной мере делом прошлым. Вот пример карьеры уроженца Regno при анжуйском режиме. Джованни Манселла, мелкий рыцарь из окрестностей города Салерно, был принят на придворную службу в 1271 году. На следующий год он сражался под королевскими знаменами у Пьяченцы — в одном из многочисленных конфликтов между Карлом и коалицией городов и феодалов Северной Италии. Вернувшись в Regno, Манселла служил в качестве подеста (выборного главы городской администрации) в городке Асколи неподалеку от Фоджи, получил во владение фьеф и вошел в число баронов королевства. К концу правления Карла I этот человек занимал высокую должность юстициара в Катепанате — округе на восточном побережье Regno^{336}. Однако в целом среди юстициаров, назначенных Карлом Анжуйским, французы и провансальцы все же явно преобладали, составляя примерно 70%^{337}.

Двор Карла поначалу был «кочевым», он перемещался по стране, останавливаясь на несколько недель или месяцев в том или ином замке — обычное явление для тех времен. Однако постепенно и сам двор, и большая часть чиновничества сосредоточились в Неаполе, который к концу правления Карла I стал в значительной мере играть роль постоянной столицы Regno. Короли Анжуйской династии полюбили этот город и многое сделали для его благоустройства, хотя большая часть этих работ пришлась на долю не Карла I, а его сына и внука. Возвышение Неаполя, однако, имело и свою обратную сторону. При Отвилях остров Сицилия и его столица — Палермо играли роль центра власти и средоточия политической и деловой активности в королевстве; Гогенштауфены тоже худо-бедно поддерживали баланс между материковой и островной частью Regno. А вот при Карле Анжуйском этот баланс окончательно сместился в сторону материка. Сам Карл за почти 20 лет царствования побывал на Сицилии не более трех раз. Стивен Рансимен полагает, что король испытывал неприязнь к обитателям острова, памятуя первое тамошнее восстание, которое ему пришлось подавлять несколько лет. Возможно, причина была более прозаичной: Карлу приходилось много заниматься делами Северной Италии и Балкан, а это было удобнее делать, находясь на материке, а не на отдаленном острове. Однако в эпоху, когда личное присутствие государя толковалось подданными как знак благоволения (а отсутствие — как признак немилости), нежелание короля посещать Сицилию порождало недовольство: «…Островитянам напоминали, в еще большей степени, чем при Гогенштауфенах, что они — обитатели провинции, чьи интересы значат немного в сравнении с интересами жителей материковой части королевства»^{338}. Почва для «Сицилийской вечерни» была подготовлена задолго до того, как ее удобрили византийское золото и арагонские интриги.

Как бы то ни было, вряд ли можно согласиться с суждением о том, что «когда королевство перешло в руки Анжуйского дома, оно оказалось обречено на упадок и застой»^{339}. Карл I в значительной мере продолжал политику своих предшественников, в том числе административную и фискальную. Основы былого богатства Regno были подорваны уже Фридрихом II, финансировавшим свои бесконечные войны. Объективные военно-политические и экономические обстоятельства прихода Карла I к власти не способствовали тому, чтобы эта неблагоприятная тенденция была переломлена. Ошибки анжуйского режима усугубили ситуацию: «Непокорность и нелояльность, проявленные сицилийцами по отношению к Карлу начиная с 1282 года, были неудивительны. Если бы большему числу влиятельных островитян дали возможность узнать своего короля и наладить с ним добрые отношения, “Сицилийская вечерня”, быть может, и не положила бы конец его правлению на острове»^{340}.